Исследователи считают, что это терминологическое предпочтение связано со склонностью Луки рассматривать болезнь как «astheneia», т.е. телесную «слабость» (Лк. 4:40; 5:15; 8:2; 13:11–12). На основании таких текстов, как Лк. 4:39 и 13:11, 16, Бюсс (Busse) утверждал, что в понимании Луки всякая болезнь вызвана бесами. Это возможно, хотя Лука нигде ясно не формулирует подобную мысль и в некоторых рассказах о чудесах отсутствует упоминание бесов и мотив экзорцизма. Давно уже стало общепризнанным, что Лука редактировал свой источник с целью выделить молитву Иисуса. Дважды этот мотив проступает в повествовании Луки о чудесах (5:16; 9:29; 3:21). Тейссен отметил, что в трёх случаях Лука сообщает о краткой молитве, после которой божественная власть осуществляется в Иисусе или через Его посредство (Лк. 5:16–17; 6:12–19; 9:29). Согласно Тейссену, это доказывает, что Лука воспринимал «dynamis» Иисуса именно как динамический, а не статический феномен, и согласуется со стремлением Луки подчёркивать действие Бога в Иисусе и Его служении. Соответственно некоторые истории о чудесах завершаются тем, что просители и толпа свидетелей воздают хвалу Богу или каким-то иным способом признают присутствие в этом акте Бога (Лк. 5:25; 7:16; 9:43; 13:13; 17:15, 18; 18:43; 19:37). Из текста «Деяний апостолов» (3:22–23 и 7:37) исследователи делают вывод, что Лука воспринимал Иисуса в качестве подобного Моисею пророка, чьё явление было предсказано во Второзаконии (18:15, 18). Эта профетическая христология обнаруживается также и в Евангелии от Луки, особенно в тех эпизодах, где сообщается о пророческом праве Иисуса на совершение чудес (Лк. 7:16; 24:19). По-видимому, Лука заимствует краски из повести об Илии и Елисее, чтобы нарисовать портрет Иисуса (Лк. 4:25–27; 7:11–17; 9:62), но исследователи не могут утверждать (даже со всевозможными оговорками), будто он представляет Его в качестве воскресшего Илии. Это Иоанн Креститель является в «духе и силе Илии» (Лк. 1:17), и Иисус подтверждает, что Иоанн – это предсказанный грядущий вестник, который, вероятно, обычно отождествлялся с вернувшимся Илией. Наконец, Тейссен обратил внимание на то, каким образом концепция истории спасения, принятая Лукой, повлияла на его изложение чудес. Спасительный замысел Господа, предвосхищённый Ветхим Заветом, достиг осуществления «ныне», в служении Иисуса (Лк. 4:21), и те, кто стал свидетелем прощения и исцеления расслабленного, восклицают: «Чудные дела видели мы ныне» (Лк. 5:26). Так же и те, кто видит воскрешение Иисусом сына вдовы, восклицают, что ныне наконец, через посредство Иисуса, «Бог посетил народ Свой» (Лк. 7:16). Чудеса играют важнейшую роль и в Евангелие от Иоанна. К примеру, чудеса Иисуса помещены в контекст единого великого чуда, воплощения Логоса (Ин. 1:14). Соответственно Евангелие от Иоанна не содержит рассказа о рождении Иисуса, постоянно в прологе направляя внимание читателя на воплощение Предвечного Сына. Как и у авторов синоптических Евангелий, здесь так же сообщается, что Иисус принял Духа в момент Крещения (Ин. 1:32–34). Четвёртое Евангелие сообщает, что Иисус совершил множество чудес за время своего служения, но рассказывает только о семи, что намного меньше, чем у синоптиков. Насыщение пяти тысяч (Ин. 6:1–15), хождение Иисуса по морю (Ин. 6:16–21) и, возможно, исцеление сына царедворца (Ин. 4:46–54) имеют параллели у синоптиков, но остальные четыре чуда, в том числе воскрешение Лазаря (Ин. 11:1–44), присутствуют только у Иоанна. Кроме этих семи «знамений» и пророчеств, которые отмечаются во всех Евангелиях, Иисус у Иоанна отличается сверхъестественным знанием тайного (Ин. 1:47–49; 2:24–25; 4:16–19; 5:6; 6:64, 70–71; 13:1; 21:6). Эта черта, присущая также и синоптическим Евангелиям, отчётливо выделяется у Иоанна. Во второй половине Евангелия от Иоанна первым чудом становится Воскресение Иисуса (возвращение к Отцу). Рассказ Иоанна о Воскресении обнаруживает любопытные для исследователей пункты сходства с рассказом Луки: две фигуры, обращающиеся с вестью о Воскресении к Марии или к женщинам, явление ученикам на Пасху и сообщение о Вознесении Иисуса (хотя последнее эти два автора, очевидно, понимают по-разному).