Однако, по мнению других учёных, Иисус, совершая чудеса, полагал, что в Его служении возвещается наступление Царства Божьего, и при этом чудеса должны были послужить знамением космического обновления, сопутствующего грядущему наступлению Царства. Исследователи считают, что связью между чудесами Иисуса и Его вестью о приближении Царства можно объяснить практически все чудеса, приписываемые Ему Евангелиями. Согласно Исаии, в грядущую эру спасения («Царство Божье» на языке апокалиптики) глухие обретут слух, слепые – зрение, хромые смогут ходить, а немые – петь (29:18–19; 35:5–6; 61:1). Помимо этого и Ветхий Завет, и межзаветная апокалиптика утверждают, что «грядущий век» подразумевает воскрешение умерших (Ис. 26:19; Дан. 12:1–3). Хотя в Ветхом Завете мало говорится о бесах и экзорцизме, некоторые неканонические апокалиптические авторы ожидали, что приближение Царства будет означать конец для сатаны и его слуг (1 Ен. 10:11–15; 54–55; ср. Мф. 12:28; Лк. 11:20). Исследователи предполагают эсхатологическое (апокалиптическое) основание даже для так называемых природных чудес. Все три чуда с пищей (насыщение пяти тысяч и четырёх тысяч, превращение воды в вино в Кане) предвещают мессианский пир (Ис. 25:6–9; Мф. 8:11), отличающийся изобилием хлеба – эсхатологический эквивалент чуда с манной. Два чуда спасения (успокоение волн и хождение Иисуса по воде) получают значение при сопоставлении с утверждением о господстве Яхве над морем, прозвучавшем уже в акте творения (Иов. 26:12–13; Пс. 74:12–15) и во время Исхода (Пс. 77:16–20) и подкрепляемом на Страшном суде (Ис. 27:1; Откр 21:1). Апокалиптика также ожидала Божьего суда над врагами Господа, и поэтому возникает соблазн увидеть в проклятии бесплодной смоковнице притчу в действии о гибели, грозящей Израилю, если он не совершит покаяния (Мк. 11:13; Мих. 7:1–6; Иер. 8:13). Даже чудесные явления в момент Крещения и Преображения Иисуса попадают в сферу апокалиптики, поскольку апокалиптическая литература часто прибегала к видениям как к способу передать откровение и оба видения имеют эсхатологическое содержание. Однако чудеса Иисуса не только связаны с провозглашением приближающегося Царства – они также утверждают личность Иисуса как эсхатологического орудия Бога, Мессии. Правда, исследователям было бы сложно указать дохристианские тексты, в которых Мессия выступал и в качестве чудотворца, однако многие доказательства подтверждают, что к I в. н.э., по крайней мере, часть иудеев рассматривала Моисея и спасительные события эры Исхода как прототип Мессии и спасительных событий Его царствования. Этой типологией, по-видимому, обусловлен и пророческий знак Иосифу, и реакция толпы в Евангелии от Иоанна (Ин. 6:14–15), поведение лжехристов, описанное в Евангелии от Марка (Мк. 13:21–22), и описание чудес Мессии из рода Давидова (3 Ездр. 13:32, 50). Исследователи одно могут утверждать наверняка: не позднее момента написания «Деяний апостолов» (а, возможно, гораздо раньше) Иисус воспринимался в качестве предсказанного пророка, подобного Моисею (Втор. 18:15, 18; Деян. 3:22–23; 7:37), и Его чудеса воспринимались как «знамения», типологически сходные с теми, которые совершал Моисей (Деян. 2:22). Другие факторы также способствуют христологическому пониманию чудес Иисуса: 1) они обнаруживают черты, ожидаемые от Мессии-пастыря, т.е. сострадание и милосердие (в особенности подчёркиваемые Матфеем); 2) свидетельствуют о благоволении Господа к Иисусу и о Его служении, в силу глубоко укоренившегося в Писаниях принципа, что чудеса, совершаемые в осуществление Божьего замысла, подтверждают правоспособность человека, выступающего в роли орудия Божьего; и 3) независимо от состава дохристианских мессианских ожиданий утверждение и повторение рассказов о чудесах становится неизбежным в свете понятного желания ранних христиан прославить своего Мессию. В том историко-богословском контексте, в котором возникло убеждение в Воскресении Иисуса, определённые предпосылки этой веры существовали изначально: Иисус был подлинным Мессией, и Его Воскресение означало начало эсхатологического воскресения, хотя определённый промежуток времени отделяет Воскресение Иисуса от воскресения верующих (1 Кор. 15:20–28).