Новые оттенки в понимание чуда внесли платоники XII в. (Бернар Шартрский (ум. в 1126/1130 г.) и др.). С их точки зрения, в мире есть вещи, существование которых следует приписать божественному могуществу и рассматривать как чудеса; другие же, созданные Богом, следуют своему естественному закону. Однако подобный взгляд ограничивал сферу чудесного. Если раньше чудеса и природа приравнивались как знаки Бога человеку, то XII век провёл различие между чудесным и естественным. Не менее важным для Средневековья представляется то видение чуда, которое содержится в обращённой к пастве церковной литературе – агиографии, проповедях и пр. Попав на почву средневековой народной культуры, чудо не утрачивает свой знаковый характер, не перестаёт быть знаком божественного присутствия, но обретает дополнительный, гораздо более приземлённый и доступный обыденному сознанию смысл: чудесное вмешательство в земные дела, помощь в экстремальной ситуации, исцеление, возвращение к жизни умерших, спасение от опасности, освобождение из неволи, предохранение от всяких жизненных невзгод и т.п. Главными посредниками между дольним и горним мирами были святые, и Бог осуществлял Свои чудеса через них. Однако исследователи полагают, что веру в чудотворную силу святых нельзя приписать всецело стихии народной культуры: святые отцы привлекали толпы жаждущих извлечь для себя пользу из их волшебной власти. Таков цистерианский монах Бернар Клервоский (1091–1153 гг.), чьи чудеса насчитываются сотнями. Субъектом чудес становились реликвии. Почитание святых и их реликвий было также связано с церковным календарём, и часто чудеса происходили в момент церковных праздников, в день смерти чудотворца или переноса его мощей. Наряду с исцелениями и экзорцизмами существовали и другие чудеса, имевшие целью умножить славу святого, – чудесные явления почившего святого, елей и благовония, источаемые его мощами, и пр. Чудо могло заключаться и в наказании тех, кто оскорбляет святого или его почитателей. Для святых чудо могло быть и забавой. Это так называемые «ioca sanctorum» (например, «игры св. Фиды»). Представления о чуде рядовых прихожан, разумеется, не читавших богословских трактатов и не подозревавших о всех тонкостях его теологической концепции, имели мало общего с христианской доктриной. Даже в интерпретации близких к народу жанров церковной литературы чудесные деяния святых не всегда просто отличить от языческой магии, и принципиальное различие «истинных» чудес («miracula») от языческого или бесовского чародейства («malefïcia») оставалось достоянием лишь христианской догматики едва ли не на протяжении всего Средневековья (главным критерием в конечном итоге был субъект совершаемого действия). Почитающие святого приносили ему дары – монеты, свечи; давали обеты, моля о заступничестве и рассчитывая на ответный дар. Так устанавливались взаимные обязательства между святым и почитающими его верующими. В рамках средневековой агиографии существовал и особый литературный жанр – рассказы о чудесах («miracula») наиболее популярных святых. Самые известные из них: «Чудеса св. Мартина», записанные Григорием Турским (538/539 – 593/594 гг.); «Чудеса св. Бенедикта», составленные между IX и XII вв., «Чудеса св. Фомы Бекета», сочинённые в Кентербери в XII в. Папа Римский Григорий I Великий (590–604 гг.) в «Диалогах о жизни и чудесах италийских отцов» собрал и пересказал все бесхитростные рассказы о чудесах итальянских святых и ясновидцах, чем завоевал славу у современников. Это –  первые образцы жанра «видений» адских мук и райского блаженства, философские размышления о бессмертии души и загробном мире (с первым в западной литературе описанием чистилища). Данное сочинение замечательно характеризует эпоху: назидание, легенда, гимн становятся важнейшими литературными формами. Главным героем этих рассказов является родоначальник западного монашества Бенедикт Нурсийский (около 480 – 547 гг.), перед которым Григорий I преклонялся. Бернар Анжерский записал чудеса одной из наиболее почитаемых во Франции святой (Фиды Конской), которая считалась заступницей рыцарей. Хорошо были известны чудеса св. Иакова Компостельского.