Ориген даёт однозначную оценку Иуде Искариоту как коварному (он ел за одним столом с Тем, Кого предал, и надеялся, что его намерения не будут открыты; «подобное в особенности свойственно злым людям, которые, вкушая хлеб и соль с теми, кто никакого зла против них не делает, строят против них козни»), испорченному человеку (низкая плата, взятая Иудой Искариотом за предательство, – свидетельство его подлости), предателю, вору и даже орудию дьявола («Был также ещё один, кем Иисус был предан, – дьявол. Иуда же был только инструментом его предательства»). Тем не менее, в апологетических целях (в полемике с Цельсом, который ставил под сомнение нравственную силу христианства на том основании, что в числе ближайших учеников Иисуса оказался предатель) Ориген более детально изображает Иуду Искариота и создаёт психологический портрет предателя, который, однако, не избежал вопреки своей испорченности преображающей силы евангельского учения: «В душе Иуды, очевидно, боролись противоположные чувства: он не был всей душой враждебно настроен против Иисуса, но не сохранял по отношению к Нему всей душой и того чувства уважения, каким проникается ученик к своему учителю. Решившись предать Его, [Иуда] подошедшей толпе, намеревающейся схватить Иисуса, подал знак и сказал: «Кого я поцелую, тот и есть, возьмите Его» (Мф. 26:48). Он, таким образом, сохранил в отношении к Нему некоторое чувство уважения: ведь если бы этого чувства у него не было, то тогда прямо без лицемерного целования он предал бы Его. Отсюда разве не ясно для всех, что в душе Иуды наряду со сребролюбием и со злым умыслом предать Учителя было тесно связано чувство, произведённое в нём словами Иисуса, – то чувство, которое, если можно так выразиться, заключало в нём ещё некоторый остаток доброго расположения. ...Если сребролюбивый Иуда, крадущий милостыню, которую полагали в ящик (Ин. 13:29) в пользу бедных, возвратил тридцать сребреников архиереям и старейшинам из чувства раскаяния, то это несомненно является действием учения Иисуса, которого предатель не мог совершенно презреть и извергнуть. Да и выражение: согрешил я, предав кровь невинную, – было собственно сознанием своей вины. Посмотри, какую жгучую боль произвело в нём раскаяние в совершённом преступлении: он не мог более выносить даже самой жизни, бросил в храм деньги, поспешно удалился (отсюда), ушёл и повесился. И этим поступком он сам над собой произнёс приговор и в то же время показал, какую силу имело учение Иисуса над Иудой – этим грешником, вором и предателем, который всё же не мог совершенно исторгнуть из своего сердца учение Иисуса, преподанное ему».