В период упадка достаточно было личности великого оратора Демосфена (около 384 – 322 гг. до н.э.), чтобы вызвать к жизни прежние ценности народовластия. Но стоило городу изгнать его, и афинскую демократию стали раздирать противоречия, которые сокрушили её изнутри и сделали лёгкой добычей набиравшей силу Македонской державы. В широких массах свободных афинян былую заинтересованность в судьбе государства сменили безразличие и апатия. Беднота стала искать средства к существованию за пределами родного города, поставляя кадры наёмников даже персидским сатрапам. В этих условиях Афины не могли оказать серьёзного сопротивления разбогатевшей на золотых копях Македонии, и их поражение в битве при Херонее (338 г. до н.э.) не только означало потерю ими политической независимости, но и предвещало конец всего аттического периода древнегреческой культуры. Религиозно-мифологические представления классического периода Древней Греции также были сформулированы преимущественно поэтами. Интенсивность общественного развития, сложность и глубина нравственных проблем, возникших перед человеком, поставили перед ними новые задачи. Не только героический идеал, созданный эпосом, но и моральные постулаты хоровой лирики с её ориентаций на врождённую доблесть не могли больше удовлетворять этические запросы широких кругов афинского демоса, пробудившихся для сознательного участия в управлении государством. Недостаточной оказалась и назидательная программа, выработанная ещё в начале VI в. до н.э. в элегиях-поучениях реформатора Солона (между 640/635 – около 559 гг. до н.э.). Проблема индивидуального поведения в его соотношении с некими объективными силами, существующими вне человека, могла быть поставлена только принципиально новым жанром, который сделал бы поступки и размышления своих героев достоянием всей гражданской общины. Таким жанром стала в Афинах V в. до н.э. трагедия, и её развитие в течение этого столетия отразило становление, расцвет и кризис афинской демократии и неразрывно связанного с ней полисного мировоззрения. В Афинах трагедии вначале ставились один раз в году – на Великих Дионисиях; только с 433 г. до н.э. их начали ставить на другом празднике, посвящённом Дионису, – так называемых Ленеях (конец января – начало февраля). Чтобы оправдать расходы, связанные с содержанием театра, в котором ставились трагедии, взималась плата за его посещение. Однако неимущим и малоимущим гражданам расходы на театр оплачивались государством – верный показатель того, как высоко оценивалась общественно-воспитательная роль театра. По творчеству классиков греческой трагедии исследователи судят о том, как менялись не только религиозные представления греков, но и нравственно-этические, правовые и гражданские. Так, для Эсхила (525–456 гг. до н.э.) и его предшественников было характерно мифологически-образное мышление, вера в существование могущественных и властных богов, в зависимости от которых находится судьба человека. Однако взаимоотношения между богами и людьми представлялись Эсхилу совсем в ином свете, чем их видел героический эпос. В сохранившихся трагедиях его мировоззрение предстаёт в развитии, в процессе преодоления этических норм архаики и создания новой модели мира, подчинённой действию некоего объективного, имманентно присущего мирозданию нравственного закона. «Отец трагедии» Эсхил оказал сильное влияние на другого поэта – Софокла (496/495–406 гг. до н.э.), который, по его же словам, достиг полной свободы творчества лишь тогда, когда преодолел «пышность» Эсхила, а затем «искусственность» собственного стиля. Мировоззрение Софокла формировалось в десятилетия, непосредственно следовавшие за победами при Марафоне и Саламине, в которых сами их участники видели проявление божественной благосклонности к Афинам. Глубокое убеждение Эсхила в том, что боги покровительствуют афинскому государственному строю, целиком разделялось Софоклом, однако есть существенное различие между религиозностью Эсхила и верой Софокла. Первый видел в судьбах своих героев действие неотвратимого закона справедливого возмездия, а в божественной воле – высший нравственный критерий. Софокл, напротив, не пытался объяснить или обосновать волю божества какими-нибудь этическими соображениями. Она неизменно присутствует в мире его героев, более или менее отчётливо различается позади всякого события и, в конечном счёте, торжествует, проявляясь в судьбе людей, но смысл божественного управления миром скрыт от смертных. Фактически Софокл отказался от этического объяснения божественной воли, возрастающее внимание к отдельному человеку, переставшему быть звеном в цепи событий, разыгрывающихся в роде на протяжении нескольких поколений. В этом проявилось то, что он, будучи глубоко религиозным человеком, в течение многих лет исполнял обязанности жреца в местном культе аттического бога-целителя (после смерти он был героизирован под именем Дексиона).