Евангельские тексты – не только и не столько литература, рассчитанная на одинокое чтение, сколько цикл так называемых перикоп для богослужебно-назидательного цитирования на общинных собраниях; они с самого начала были литургичны, их словесная ткань определена культовым ритмом. Надо сказать, что распространенный миф о раннем христианстве без обрядов и таинств не соответствует действительности. Внешняя примитивность обрядов молодой и гонимой Церкви шла рука об руку с таким всеобъемлющим господством самого культового принципа, что литературное слово евангельских текстов, тоже очень простое и необработанное, есть по своей внутренней установке обрядовое слово, словесное «действо», «таинство». Оно предполагает больше скорое заучивание наизусть, ритмическое и распевное произнесение и замедленное вникание в отдельные строчки текста, чем обычное для всех читательское восприятие. Это роднит их с другими сакральными текстами Востока – например, с Кораном (само название которого выражает по-арабски идею распевного и громкого чтения вслух), с ведами, с «Дхаммападой».

Языческая религия в период превращения Римской империи из языческой в христианскую представляла собой очень пестрое целое, в котором, однако, можно различить три направления: эллинское, римское и восточное. Эллинское, в свою очередь, разделяется на два течения: явное течение гражданских культов и тайное – мистерий. Явная эллинская религия была в принципе враждебным христианству элементом: ее ярко очерченное многобожие было таким же резким отрицанием христианства, как ее гражданский характер – отрицанием христианского универсализма. Однако греческое многобожие, расшатанное со времени потери греческой самостоятельности множеством профанаций и разлагающей работой философской мысли, уже не очень твердо держалось в убеждении верующих, а в склонных к мышлению головах (таких было много) готово было уступить место признанию единого божества. Но если явная греческая религия, находясь в состоянии разложения, особенно сильного препятствия не представляла, то, наоборот, тайная религия мистерий (не столько, впрочем, элевсинских, сколько орфических) пользовалась широкой популярностью; но она же в значительной степени предваряла христианство и этим шла ему навстречу. В своем основании орфизм имел миф о страждущем боге-спасителе Дионисе Загрее, растерзанном титанами, и миф о воскрешении (Эвридики – Орфеем). Внимание верующих он (в противоположность явной религии с ее несбыточным догматом о восстановлении справедливости на земле) направлял на загробную жизнь, суля добрым вечное блаженство, и наказания (вечные и временные) – злым и развивая практику постов, омовений и очищений, посредством которых человек во время земной жизни мог подготовить себе лучшую участь по ту сторону смерти. Перевес тайных культов над явными был тем двигателем, который внутри эллинской религии способствовал христианизации.

И римское направление шло ей навстречу, хотя и по другому пути. Римское многобожие, в противоположность греческому, отличалось полной неопределенностью, качественной и количественной, и было поэтому склонно к интеграции, результатом которой должно было быть поклонение одному всеобъемлющему божеству. В данную эпоху этим божеством старались сделать «гения» царствующего императора (что было в принципе далеко не тождественно с обоготворением самого императора, но на практике часто сводилось к нему), что предваряло в одно и то же время два догмата христианской религии – во-первых, ее монотеизм; во-вторых, ее учение о Богочеловеке.