Из этих рассуждений вытекало, что человечество во Христе существует лишь частично. Поэтому Аполлинарий представлял Воплощение как соединение Логоса и плоти, лишённой собственного ума-духа, место которого занял божественный ум. Так он пытался сохранить единство и целостность Христа. Таким образом, в его богословии плоть и Логос составили единую природу Христа, которую он определил как «одна воплощённая природа Бога Слова». Части этой «единой природы» не равноценны. Божество господствует над человечеством, являясь источником жизни и движения во Христе: «Божественный ум самодвижен и тождественнодвижен. Одушевлённая плоть пассивно подчиняется божеству и неспособна двигаться сама по себе: «Плоть всегда движется Тем, кто движет и направляет». Плоть и божество вместе составляют совершенное единство пассивного и динамического компонентов, дополняющих друг друга и образующих единую динамичную природу. Для Аполлинария динамичность была важной характеристикой природы. Именно потому человечество Христа не могло быть для него отдельной природой, что было пассивным и не обладало собственным началом движения. Утверждая идею единства Христа, он учил о единственности не только природы, но также и Лица, Ипостаси и действия: «Один и тот же является одной природой, одной Ипостасью, одним действием, одним Лицом. Христос один, потому что Он имеет одну жизнь и одну силу, берущую начало в божестве и наполняющую Собой человечество. Таким образом, в учении Аполлинария единство Христа было динамичным, что он характеризовал как «жизненное единство». Одна сила, или действие, Логоса стала важным элементом его учения. Он говорит, что божественная энергия заменила собой человеческую душу и ум Христа. По всей видимости, он отождествлял божественное действие с Самим Логосом. Одно действие обусловило единое проявление божества и человечества Христа в одном Лице и одной ипостаси – также важные категории в учении Аполлинария, который, собственно, и ввёл их в христологический лексикон. При этом понятие лица, или ипостаси, в отношении Христа не имело для него такого же смысла, что в отношении Святой Троицы. Во Христе лицо-ипостась означало для него общее проявление божества и человечества, и было весьма близко к категории действия (энергии). Данные термины впоследствии долгое время использовались представителями различных богословских школ в смысле. Таким образом, Аполлинарий Лаодикийский в значительной степени определил круг проблем, которые стали предметом христологических споров в последующие века, и главные из них – полнота божества и человечества во Христе и способ их соединения. Именно благодаря Аполлинарию фокус богословской дискуссии был смещён на христологическую проблематику. Однако его собственная роль при этом была, скорее, отрицательной: своим неудачным решением вопросов, им же поставленных, он спровоцировал дискуссию, вынудив церковь искать на них ответы, адекватные апостольскому преданию. Сконцентрировавший всё своё внимание на единстве Христа, Аполлинарий был вынужден жертвовать ради этого единства полнотой Его человечества. Поэтому в дальнейшем богословы, полемизировавшие с его учением, стали делать акцент, прежде всего, на полноте человечества во Христе. Василий Великий говорил о Воплощении, ясно различая божество и человечество во Христе. Так, человечество Христа, имевшее и тело, и душу, возрастало и страдало. Поэтому, размышляя о страданиях Христа, он подчёркивал, что этим страданиям было подвержено не божество, но плоть или плоть с душой. В одном из своих Посланий он подробно останавливается на проявлениях человеческой психики Христа. Епископ Нисский Григорий описывает плоть и Логос как две различные природы, которые он настолько резко различает терминологически, что иногда опасно приближается к возникшему позже несторианству (например, «человек во Христе, будучи иным, соединился с пребывающим в Нём Богом»). Говоря о человечестве во Христе как об отдельной природе, Григорий Нисский одновременно развивал концепцию его преображения и обожения как следствия соединения с божеством. При этом он использовал выражения, которые могут быть истолкованы в смысле, близком к возникшему позже монофизитству евтихианского толка. Так, для иллюстрации соединения человечества с божеством во Христе он использовал образ капли уксуса, которая, попав в море, растворяется в нём и приобретает свойства моря. Для обозначения того, что произошло с человеческим естеством во Христе, он применял такие слова, как «претворение» и «смешение», которые были бы неприемлемы с точки зрения более поздней христологии. Григорий Богослов был более взвешен в христологических формулировках. Прежде всего, он ясно говорил о том, что человечество Христа состоит из души и тела и составляет отдельную природу наряду с божественной: во Христе «две природы: Бог и человек, равно (как в Нём есть) душа и тело». Христос является «страдающим по плоти и бесстрастным по божеству, описуемым по телу и неописуемым по духу, тот же самый земной и небесный, видимый и мыслимый, вместимый и невместимый». В то же время он подчёркивал, что эти противоположные свойства относятся к одному и тому же Христу.