Виленский трактат задумывался как учебник для певцов и композиторов. Ориентация на жанр учебного руководства проявляется в стремлении к формальной организации материала по главам и параграфам от начальных сведений к более сложным, в спорадическом использовании формальных дефиниций и вопросно-ответной структуры, характеристике читателя как ученика. Однако исследователи отмечают, что автору не удаётся следовать своему замыслу. Он довольно быстро начинает писать о посторонних предметах, фиксируя отдельные мысли по мере того, как они приходят в голову, парафразируя уже написанное. Текст всё больше становится коллекцией отдельных соображений, которым специально посвящается наибольшая часть «О забытых вещах», а затем и дополнительный раздел (назван в «Мусикийской грамматике» конклюзией), написанный после формального завершения труда и составляющий не меньше четверти общего текста. Исследователям сложно связать написание этого текста с актуальным преподаванием музыки. Исследователи считают маловероятным предположение о его составлении для преподавания в Виленской академии, задачам которого он не отвечает (преподаватель академии должен был быть, по крайней мере, магистром, старшие студенты могли лишь курировать младших). Исследователи считают более вероятным, что студент Н.П. Дилецкий примерял на себя роль будущего мастера. Он не замыкается в рамках одной конфессии, применяя правила композиции к музыке латинского и восточнославянского богослужения, а также к песням и танцам. В «Идее...» утверждается, что Н.П. Дилецкий писал «от многих книг латинских яже о мусикии» (Российская государственная библиотека). По мнению исследователей, он знал простейшие руководства для певцов, посвящённые начальным сведениям о нотации и сольмизации. С книгами по композиции он в лучшем случае был знаком поверхностно: у него есть путаница в употреблении стандартных терминов «контрапункт», «фуга», «тритон» и отсутствуют стандартные для европейских учебников по композиции темы и методы их раскрытия. То, что Н.П. Дилецкий пишет о невозможности читателя обращаться к книгам о композиции, исследователи считают проекцией личного опыта композитора. Ему остались неизвестными учебник Симона Старовольского и такое заметное событие в польской музыкальной культуре, как полемика между придворным капельмейстером Марко Скакки и гданьским органистом Полом Зифертом.