О том, что название древностей «корсунские» ассоциировалось с работой греческих мастеров, свидетельствуют летописи: «Святыя иконы чюдотворныя, Корсунския, писма Греческих живописцев», «иконы драгия Греческия, сиречь Корсунския», «не одна та икона ис Корсуня привезена Греческаго писма» («Новгородская третья летопись»). Очевидно, что со временем среди особо почитаемых чудотворных икон должен был появиться ряд «корсунских» образов, написанных, привезённых, прославившихся или хотя бы какое-то время пребывавших в сакральном пространстве «града Корсуни» – символа Нового Града, обновлённого крещением князя Владимира. Символическое восприятие Херсонеса должно было усилиться после потери городом былого политического значения, а его фактическая гибель к середине XV в. облегчила наделение полулегендарного города мифологемой Святого Града (по мнению исследователей, не последнюю роль здесь сыграло традиционное для Византии восприятие пространства храмов-крещален и баптистериев как образа Нового Иерусалима). Утвердившаяся в литературе мысль о раннем времени создания корсунской парадигмы вызывает у исследователей серьёзные сомнения. Исследователи считают, что можно говорить достоверно о её существовании лишь во второй половине XV – начале XVI вв. в новгородских источниках. Мысль о том, что именно Новгород (а не Москва) после Царьграда и Корсуни становится по праву преемником их священного наследия, закономерно получает развитие в памятниках письменности после потери городом своей независимости и в связи со стремлением отстоять свой духовный приоритет. Тогда же складывается представление о происхождении ряда священных предметов и икон из древней Корсуни, доставшихся новгородцам как часть трофеев после похода 989 г. Их появление в Новгороде связывают с известным по летописям первым епископом города Иоакимом Корсунянином, приглашённым князем Владимиром из Херсонеса и занимавшим Новгородскую кафедру до 1030 г. Появление «корсунской легенды» (как и топонима «корсунский»), скорее всего, как полагают исследователи, приходится на годы пребывания на Новгородской кафедре Евфимия II (1434–1458 гг.), который в противопоставление столице представил собственную историческую концепцию, основывавшуюся на идеализации исторического прошлого Новгорода. Корсунская икона Божьей Матери (Иерусалимская, Гефсиманская, Грузинская) в Новгороде впервые упоминается в «Сказании о видении Софийского пономаря Аарона», герой которого наблюдал ночью в новгородском Софийском соборе шествие «преждеотшедших» архиепископов: они вышли из алтаря, стали «пред иконою пречистыя Богоматере пред Корсунскою, и начаша пети на мног час» (Новгородская третья летопись, под 1439 г.; Новгородская четвёртая летопись по списку Дубровского, под 1438 г. – «Полное собрание русских летописей», том 4, часть 1, выпуск 2). С этим событием связан ряд мероприятий Евфимия II по установлению местного почитания новгородских святых, святителей и князей, нашедших отражение в памятниках новгородской письменности середины – второй половины XV в. 4 окт. 1439 г. была определена память князю Владимиру Ярославичу, внуку св. князя Владимира, гроб которого, как и гроб его матери, был «подписан» в тот же год (Новгородская первая летопись).