Политическая позиция Н.М. Карамзина в то время определялась сочувствием к утопическим социальным проектам («”Утопия” будет всегда мечтою доброго сердца…») и признанием невозможности, а, в конечном счёте, и нежелательности их немедленной реализации. Республиканское правление Н.М. Карамзин вслед за Шарлем Луи де Секонда, бароном де Ла Брэд и де Монтескьё считал пригодным только для добродетельных граждан, а монархическое – не требующим от людей «чрезвычайностей» и способным «возвышаться на той ступени нравственности, на которой республики падают», а значит, на практике более надёжным. В швейцарской республиках, чьё политическое устройство особенно импонировало Н.М. Карамзину (в частности, ограничения на роскошь, которая «бывает гробом вольности и добрых нравов»), он уже заметил симптомы упадка: начавшееся перерождение демократического правления в олигархическое, детское попрошайничество ради забавы и др. (ср. позднейшую статью Н.М. Карамзина «Падение Швейцарии», 1802 г.). В Англии, где законы защищают индивидуальную свободу и собственность, Н.М. Карамзин отметил господствующее презрение к бедности и «тонкий эгоизм»; многие здесь поражены «сплином» – «нравственной болезнью», часто доводящей людей до самоубийства; Лондон изобилует преступниками, история Англии – «злодействами». Таким образом, демократию, по Н.М. Карамзину, можно основать либо на личном эгоизме (Англия), либо на принудительной коллективной добродетели (Швейцария). Между этими путями вынуждена выбирать Франция, в которой пала монархия. Революцию Н.М. Карамзин оценивал негативно, поскольку это покушение на издревле сложившийся порядок вещей: французская монархия была подобна «священному дереву», под чьей «мирною сению возрастали науки и художества, жизнь общественная украшалась цветами приятностей, бедный находил себе хлеб, богатый наслаждался своим избытком»; срубившие его «новые республиканцы с порочными сердцами» забыли, что «безначалие хуже всякой власти», и подготовили себе эшафот. В результате Н.М. Карамзин стал поборником идей консерватизма: не только насильственные, но и любые поспешные преобразования опасны («лёгкие умы думают, что все легко; мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо»), так же как и попытки копирования чужой политической системы («что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле»). Самый надёжный путь – по мере сил содействовать «успехам просвещения» и уповать на ход времени и Промысл Божий: «Предадим, друзья мои, предадим себя во власть Провидению: оно, конечно, имеет свой план; в его руке сердца Государей – и довольно». В 1794 и 1795 гг. Н.М. Карамзин выпустил две книжки альманаха «Аглая» (переиздано с дополнениями в 1796 г.), почти целиком заполненные его новыми сочинениями и переводами (часть из них написана в 1793 г.). В них отразился духовный кризис Н.М. Карамзина, в значительной степени вызванный известиями о революционном терроре во Франции. «Готические» повести «Сиерра-Морена» (1793 г.) и «Остров Борнгольм» (1794 г.) проникнуты атмосферой отчаяния и ужаса перед тайнами и заблуждениями человеческого сердца и капризами судьбы.