Экзистенциальная истина, по учению К. Ясперса, в своей опоре на трансценденцию личностна и исторична, в своей свободе открывается в коммуникации и противится монополии на истину. К. Ясперс утверждал, что «экзистенция постигает себя лишь в сообществе с другой экзистенцией, коммуникация являет собой образ открытия истины во времени». На вопрос «Что есть истина?» К. Ясперс отвечал: «В каждом модусе объемлющего, которое есть мы, коренится своеобразный смысл, присущий бытию истины. В наличном бытии заключена истина как непосредственность чувственно наличного, как витальная польза, как инстинкт, как практическое и благоприятствующее. В сознании вообще истина заключена как непротиворечивость предметно мыслимого в общих категориях. В духе истина заключена как убеждённость в идеях. В экзистенции – как подлинная вера. Верой называется сознание экзистенции в соотнесении с трансценденцией». Чтение шифров трансценденции К. Ясперс рассматривал как возможность прорыва за границы шифров к истине, к невыразимому в своей сущности подлинному бытию. В учении о религии К. Ясперс считал вызывающим сомнения и недоверие притязания религии на исключительность истины. Подменяя выражение «понимание истины» выражением «владение истиной», К. Ясперс с позиций разработанной им философской веры критиковал христианство и учение о Боге – Истине. Мартин Бубер (1878–1965 гг.), испытавший большое влияние немецкой философии и европейской культуры, учение об истине рассматривал в рамках создаваемой им философии диалога. Исследуя связь «я» и «ты» как отношение между субъектами, М. Бубер в этом «между» (zwischen) видел исполненное глубокой религиозной тайны пространство, – онтологически понимаемое «место встречи» не только одного человека с другим, но и, прежде всего, человека и Бога («Ты»). М. Бубер писал «о пресуществлении Бога посредством человека: человек казался мне существом, в существовании которого пребывающий в своей истине абсолют может получить характер действительности». Рудольф Карл Бультман (1884–1976 гг.) в сочинении «Демифологизация новозаветного провозвестия как задача», разрабатывая свой путь в полемике со школой истории религии и диалектической теологией, задавал вопрос: «Существует ли возможность демифологизирующей интерпретации, которая открыла бы истину керигмы в её качестве керигмы для немифологически мыслящего человека?». Для самого Р. Бультмана этот вопрос имел риторический характер, поскольку Новый Завет он толковал как содержащий дуалистическую мифологию, включающую в себя «еврейскую апокалиптику и гностический миф о спасении», а освобождение новозаветного Откровения от исторических и мифологических наслоений и раскрытие подлинной истиной христианства он считал своей главной задачей. Учение о демифологизации было связано с широким кругом проблем, как поставленных ещё с. Кьеркегором, так и имеющих отношение к современной Р. Бультману богословию протестантизма в его различных направлениях. Убеждение Р. Бультмана, что любое толкование истины христианства всегда связано с философией, обусловило двойственный и внутренне противоречивый характер демифологизации, которая представляла собой философский метод для разрешения богословских проблем. Демифологизация евангельских текстов для установления истинного смысла провозвестия предполагала использование определённых процедур, которые по своему характеру были близки к методу «эпохэ» Эдмунда Гуссерля и деструкции М. Хайдеггера.