«Речь...» сохранилась в двух вариантах: краткой греческой и пространной сирийской версиях. По мнению исследователей, сирийский перевод сделан с несохранившегося греческого текста в обработке под именем некоего Амвросия (просопографическую идентификацию исследователи считают невозможной). Хотя исследователи не могут исключить первичность пространной версии и авторство Амвросия, они считают, что было бы всё же странным предполагать у чиновника высокого ранга (сир. – проконсул) склонность к «религиозной лирике». Гипотеза М. Марковича о влиянии в двух местах псевдо-иустиновского «Увещания к эллинам» на сирийском, что с учётом современной датировки «Увещания...» заставило бы отнести составление текста к началу IV в., исследователям не представляется убедительной. Исследователи отмечают, что мысли и стиль «Речи к эллинам» сильно отличаются от подлинных сочинений Иустина Философа, поэтому никто из учёных не считал это произведение принадлежащим ему. По предположению А. фон Гарнака, финал «Речи...» испытал влияние окончания «Увещания к язычникам» («Протрептика») Климента Александрийского, где также имеется элогий славе Христа, что наряду с некоторыми другими особенностями позволяет исследователям датировать сочинение концом II – началом III вв. Вероятное влияние теории апокатастасиса также заставляет исследователей соотносить произведение с александрийской традицией. Исследователи полагают, что сочинение было включено в корпус произведений Иустина Философа из-за упоминания Евсевием Кесарийским творений Иустина Философа с аналогичным названием. Гипотеза Э. Гудинафа о том, что произведение написано в начале I в. неким греком, который обратился в эллинистический иудаизм, по мнению исследователей, не выдерживает критики. В качестве аргументов Э. Гудинаф приводит: отдалённые параллели с произведениями Филона Александрийского; не замеченные ранее издателями параллели; отсутствие имени Христа при упоминании о Слове. По мнению Э. Гудинафа, именно апостол Павел якобы использовал «Речь к эллинам», а не наоборот. Гипотеза Э. Гудинафа была сначала поддержана Р.М. Грантом, указавшим также на очевидную (но не замеченную издателями, в том числе Пудроном) аллюзию на Ам. 5:21, но впоследствии отказавшимся от этого предположения и присоединившимся к А. фон Гарнаку. Э. Гудинаф игнорирует параллель в с Евр. 4:12 и не замечает, что перечни богов и героев типичны как раз для раннехристианской апологетики. По мнению исследователей, отсутствие имени Христа не доказывает иудео-эллинистического характера «Речи...», поскольку апология, обращённая к язычникам, могла быть специально ориентирована соответствующим образом на аудиторию (имени Христа нет, например, и в апологии Татиана). В качестве аналогии исследователи указывают на подозрения, высказанные в 1980 г. (но затем убедительно опровергнутые) относительно «Осмеяния языческих философов» Ермия Философа о том, что это произведение, якобы интерполированное христианином в самом начале, принадлежит перу языческого автора. Влияние же в целом Филона Александрийского на раннехристианскую литературу (предположительное в творениях мужей апостольских и более вероятное в сочинениях ранних апологетов) не представляет чего-то необычного, как показали исследования Д. Рунии.