Остаётся недостаточно исследованной связь аскетического учения Евагрия, который провёл много времени в обучении у египетских подвижников и, по мнению исследователей, отразил эту практику в своих сочинениях, с его приверженностью к неоплатонизму, оригенизму и теории «развоплощения ума», непосредственно связанной с требованием отсутствия всякого воображения во время молитвы, хотя данное требование не мешало Евагрию допускать видение умом своего собственного сияния и окрашивание ума при молитве в сапфировый (ср.: Исх. 24:10) или небесный цвет. О том, что оригенизм Евагрия был не случаен, и что эта ересь была глубоко укоренённой уже в ранней египетской монашеской традиции, свидетельствует приверженность многих египетских монахов этой ереси во время оригенистских споров. Автор «Макариевского корпуса», сам будучи настоятелем некоего монастыря, обладал прямым опытом Богообщения (особое значение имеет местоимение «мне», сохранённое, по мнению исследователей, только в одной рукописи и опущенное в остальных), но при этом свидетельствовал, что если бы такой опыт был постоянным, то человек не смог бы ничего делать и лежал бы, ничего не творя на пользу братии. Кроме того, автор «Корпуса» допускает наличие у людей разных дарований и призывает не ссориться тех, кто молится, и тех, кто трудится. В сочинениях Псевдо-Макария, полемизировавшего с пониманием христианства как внешнего образа жизни, иногда встречается кажущееся принижение значения церковного обряда и таинств при подчёркивании роли души как микрокосма – малой церкви, в которой есть свой алтарь, священник и таинства. По Макарию, самого по себе крещения или внешнего исполнения заповедей недостаточно для спасения, если не происходит преображения сердца (некоторые коррективы в эту кажущуюся интериоризацию таинств были внесены Марком Пустынником и Диадохом Фотикийским, подчеркнувшими значение объективной стороны таинств). Исследователи полагают, что подобные высказывания были близки в древности мессалианам, в связи с учением которых порой обвиняли исихазм в целом и «Макариевский корпус» в частности, а в Новое время – некоторым протестантским авторам пиетистского толка. Таким образом, с самого начала исихазм в силу своего мистического и потому неизбежно субъективного (несмотря на наличие школы и традиции) характера мог становиться некоторой пограничной областью между православием, с одной стороны, и ересями – с другой, чему способствовали, в частности, «бродячие монахи». Подобные процессы наблюдаются в христианской аскетике с самых ранних времён, начиная с ересей энкратитов или монтанистов. Дальнейшее развитие исихазма как особого рода подвижничества и молитвенной практики было тесно связано, с одной стороны, с жизнью и творениями авторов, вошедших в греческий корпус «Добротолюбия» (см. ст. Добротолюбие), с другой – с историей Иисусовой молитвы. Множество греческих исихастских текстов самых разных авторов (по большей части, неясного происхождения) дошло под именем Ефрема Сирина (так называемых Ephraem Graecus).