Согласно Лютеру, верное толкование Писания должно исходить из буквального понимания текста. В своей экзегетике толкователь должен учитывать исторические условия, грамматику и контекст. Он также считал, что Библия – ясная книга в отличие от римско-католической догмы, что Писания чрезвычайно сложны, только церковь может обнаружить их истинное значение. Отвергнув аллегорический метод, который так долго служил средством удержания Ветхого Завета в ряду христианских книг, Лютер был вынужден найти другой способ объяснения его необходимости для верующих Нового Завета. Ему помогло убеждение, что всё в Ветхом и Новом Завете указывает на Христа. Этот организующий принцип, который на практике стал герменевтическим принципом, привёл к тому, что Лютер увидел Христа во многих местах Писания, (например, в некоторых Псалмах, которые он определил как мессианские), где более поздние толкователи не находили христологической тематики. Согласны мы со всеми выводами Лютера или нет, но его христологический принцип позволил прекрасно показать единство Писания, не прибегая к мистическим толкованиям ветхозаветного текста. Одним из важнейших его герменевтических принципов был следующий: необходимо чётко различать Закон и Благодать. По Лютеру, Закон относится к Богу во гневе, в Его суде и Его ненависти ко греху; Благодать относится к Богу в Его милости, любви и спасении. Согласно Лютеру, непризнание Закона – ошибочно, т.к. оно ведёт к беззаконию. Смешение Закона с Благодатью также неверно, т.к. ведёт к ереси прибавления дел к вере. Таким образом, Мартин Лютер считал, что признание и чёткое разграничение Закона и Благодати имеет решающее значение для верного понимания Библии. Его соратник по экзегетике Филипп Меланхтон (1497–1560 гг.), творчески развивая подходы Лютера, продолжил применение его герменевтических принципов в своём исследовании библейского текста. Возможно, величайшим экзегетом эпохи Реформации был Жан Кальвин (1509–1564 гг.), который, в основном, соглашался с принципами, выработанными Лютером. Он также считал, что необходимо духовное озарение, и рассматривал аллегорическое толкование как выдумку сатаны, имеющую целью затемнить смысл Писания. Любимым высказыванием Кальвина было «Писание толкуется Писанием», которое подчёркивает важность, придаваемую реформатором изучению контекста, грамматики, слов и параллельных отрывков, а не привнесению своего собственного значения в текст. В знаменитом изречении он утверждал, что «первое дело толкователя – дать право автору сказать то, что он говорит, а не приписывать ему то, что, как нам кажется, он должен сказать». По-видимому, Кальвин превзошёл Лютера в согласовании экзегетической практики с теорией. Он не разделял его мнение о том, что повсюду в Писании нужно находить Христа (в частности, он не был согласен с ним относительно числа Псалмов, которые можно правомерно считать мессианскими). Но, несмотря на некоторые расхождения, герменевтические принципы, выработанные этими реформаторами, стали определяющими для современного ортодоксального протестантского толкования. Таким образом, в XIV–XV вв. господствовало достойное сожаления невежество в понимании Библии; были даже такие доктора богословия, которые ни разу не прочитали Библию до конца. Ренессанс показал необходимость знания языков оригинала для понимания Библии. Эразм Роттердамский (1469–1536 гг.) облегчил изучение Писания, опубликовав первое критическое издание Нового Завета на греческом языке, а Иоганн Рейхлин (1455–1522 гг.) перевёл еврейскую грамматику и словарь. Теория о том, что Писание имеет четыре смысла, постепенно ушла в прошлое, а её место занял взгляд, что Писание имеет только один смысл.