В поэтическом творчестве конца XVIII в. выделяются баллады: «Коринфская невеста», «Кладоискатель», «Бог и баядерка», «Ученик чародея», «Паж и мельничиха». Они созданы в один год (1797 г.) с прославленными балладами Шиллера, в дружеском состязании с ним. В своих балладах Гёте затрагивал любовные взаимоотношения и стремился, по утверждению критиков, «постичь таинства мироздания, заглянуть в бездну». Наиболее ярко идеи веймарского Гёте выражены в балладе «Коринфская невеста». Поэт ведёт нас в глубину веков, в греческий город Коринф, в эпоху, когда античная культура сменялась христианской. Обе религии предстают в разящем контрасте; поэту дорого и близко светлое жизнерадостное мировоззрение древних греков. Гёте по-новому продолжает тему «Римских элегий», прославляя любовь как горячую земную страсть. Жизнь радостна под знаком Цереры, Вакха и Амура; она тягостна и мрачна, когда чтят распятого Спасителя... Лирика зрелого Гёте насыщена большой мыслью, но не выливается при этом в холодную аллегорию, как в некоторых стихотворениях Фридриха Шиллера. Достигнутые поэтом в ранний период эмоциональная напряжённость, свежесть и непосредственность восприятия не утрачены. Более того, осуществлён синтез взволнованности штюрмерства и винкельмановской гармонии: «Только муз благоволенье Прочной ласкою дарит: В сердце – трепет наполненья, В духе – форму сохранит» («Прочное в сменах» 1801 г.). Гёте также отдельными чертами предвосхищает романтическое мировоззрение и романтическую поэзию (однако иначе, чем Шиллер). Но гораздо большее значение имеют не отдельные мотивы и образы, а настойчивое стремление Гёте преодолеть односторонность любого подхода к действительности, прорваться через тесные пределы метафизического миропонимания, признание относительности истины и стихийный порыв к диалектическому охвату явлений – всё это предвосхищает художественные открытия XIX в. В стихотворении «Прочное в сменах» Гёте на пороге нового века не случайно вспоминает знаменитую формулу Гераклита: «Пусть рука быстрей срывает На ветвях созревший плод! Этот соком набухает, И уже свалился тот. Мир, омытый в шумной стуже, Обновится – не узнать; И – увы! – в одну и ту же Реку дважды не вступать». Самое выдающееся свершение Гёте, итог его большого и сложного пути – трагедия «Фауст». Вернувшись в Италии к первому, штюрмерскому варианту, он доработал ряд сцен и в 1790 г. опубликовал так называемый «Фрагмент». Около 1800 г. первая часть была в основном завершена (опубликована в 1808 г.). В 1797–1800 гг. были созданы важнейшие сцены, определяющие идейную концепцию трагедии («Пролог на небесах», сцена договора, сцена «За городскими воротами» и др.). В завершении первой части весьма существенно было воздействие Фридриха Шиллера: он неустанно в эти годы напоминал Гёте, как важно довести до конца поэтический труд, связанный с большой философской темой. Вторую часть Гёте создал спустя четверть века (она закончена в 1831 г. и опубликована посмертно). В трагедии «Фауст» как бы скрещиваются и получают художественное воплощение многие важнейшие направления просветительской мысли XVIII в. В европейской философии от Джона Локка (1632–1704 гг.) до Иммануила Канта (1724–1804 гг.) идея разума была одной из самых плодотворных. Это был главный критерий в оценке и осуждении феодального миропорядка у Вольтера (1694–1778 гг.), Дени Дидро  (1713–1784 гг.) и Готхольда Лессинга (1729–1781 гг.). Нетрудно убедиться, что носителями разумного начала были и Робинзон у Даниеля Дефо (1660–1731 гг.), и Гулливер у Джонатана Свифта (1667–1745 гг.), и Натан у Лессинга. Гёте не ограничивается метафизическим воплощением разума – он изображает своего героя в сложном процессе познания истины.