Ириней хотел обеспечить людям бессмертную жизнь, нетление и обожествление: «Слово Божие сделалось тем, что и мы, чтобы нас сделать тем, что есть оно». Его богословие представляло господствующее течение эпохи, но имело крупные изъяны: оно преграждало разуму доступ к уяснению отношений между Лицами Троицы. Но учение о Троице без такого уяснения, ввиду существования политеизма, могло оказаться соблазнительным, что превосходно изображает Тертуллиан: «Умы простые и, можно сказать, невежественные, равно как люди неучёные, составляющие большую часть верующих, видя, как человек, вследствие символа веры, от многобожия переходит к единому истинному Богу, забывают, что надобно не только признавать Его единым, но и верить всему домостроительству. Они сим домостроительством обыкновенно смущаются. Они вопиют, что мы проповедуем двух и трёх богов. Что же до них касается, то они исповедуют единого Бога. Удерживаем единоначалие, говорят они». Понуждаемая этими мотивами, богословская мысль для устранения затруднений пошла двумя путями: те, для кого дорога была логика, в интересах мыслимости отвергали ипостасное бытие Логоса и во Христе признавали человека, в котором не воплотилось, а только действовало божество; а те, для кого дорога была вера, кто не мог не видеть во Христе Бога, признали Его воплощением единого Отца. Все эти учения отстаивали Божественное единоначалие (monarchia) и потому известны под названием монархианских (все они выступили на историческую сцену в конце II и в начале III вв.). Монархианские доктрины, в конце концов, были вытеснены основным течением, потому что они, в сущности, не решали проблему, а отрицали её. Но они сделали неизбежной логически и психологически твёрдую постановку вопроса о различии Лиц в божестве. Такую постановку исследователи находят, между прочим, у Оригена, доктрина которого оказала громадное влияние на всё последующее развитие богословия, хотя ни Ориген, ни Тертуллиан не были признаны церковью отцами и безупречными, правоверными церковными учителями, они даже подверглись порицанию и осуждению. Это было неизбежно: на неудачу обречена каждая система, которая логику религиозного сознания хочет сделать логикой философской мысли. Хотя их системы не были признаны, Ориген и Климент Александрийский воспитали правоверных учеников и светил православия. Их ученики стали отцами и вселенскими учителями, знаменитые святостью и глубокой христианской мудростью. Ориген в разъяснении единосущия и равенства Логоса с Отцом прибегал к построениям, которые напоминали неоплатонизм: Логос есть излучение силы Божьей (vapor virtutis Dei). Здесь Оригену ничего не стоило удержать равновесие в своих суждениях, но когда приходилось метафизическую концепцию Слова скреплять с Иисусом евангельской истории, он впадал в непоследовательность, проводил субординационизм. Поэтому Ориген породил арианство. Навыки мысли той эпохи были таковы, что большинство могло признать Иисуса всем, только не единосущным Сущему. Отсюда – колоссальные успехи арианства, но отсюда и грандиозная борьба IV в., потому что церковные массы (но больше всего – иерархия, клир), минуя запросы логики, требовали обожения, а оно могло быть дано только Богом, Сыном Божьим, единосущным Сущему. Главным поборником православия и противником арианства выступил один из греческих отцов церкви, принадлежавший к александрийской школе патристики, Афанасий Великий (около 298–373 гг.). Кризис, переживаемый церковью вовремя тринитарных споров (споров о Троице), был самым тяжёлым и важным. По оценке вождей церкви, в это время решался вопрос, быть ли христианству особой религией. «Я полагаю, – говорил архиепископ Кесарии Каппадокийской Василий Великий (около 330 – 379 гг.), – что хотя и многое отделяет христианство от языческого заблуждения и иудейского неведения, однако же в благочестии нашего спасения нет догмата важнее веры в Отца и Сына». Отстоять равночестность Сына Отцу было до такой степени важно для церкви, что именно это только и называет богословием тот же Василий Великий. Перед лучшими людьми стояла задача: нужно было приучить массы считать Слово не только равным Богу, но и личным, и притом произвести сращивание этих концепций с Иисусом Евангелий, не затрагивая в то же время единства Божества. Нужно было не только «углубляться» в богословие, но и не оставлять в пренебрежении и домостроительство.