Вошедший в христианский обиход термин «апокриф» был введён именно для обозначения эзотерических текстов гностицизма, который оказал серьёзное влияние на эволюцию альтернативных христианских течений в западноевропейской культуре; а мандеизм как оформившееся на семитско-вавилонской основе ответвление гностицизма сохранилось в контексте восточной культуры до наших дней. Связующая роль гностицизма между восточной мудростью и христианскими идеями наиболее ярко проявилась именно в апокрифах. Это были всякого рода легенды из жизни Иисуса, деяния Его учеников и апостолов, истории о мучениках и святых. Обилие подобного рода произведений объясняется извечной любовью народа к волшебным рассказам и сказкам, и эта любовь умело использовалась христианскими авторами в нравоучительных целях. Переводчики христианских апокрифов почти всегда стремились приспособить их к отечественным традициям и верованиям. Поэтому, например, в коптских апокрифах ощущается стихия чудес и магии, которая исследователям знакома ещё по древним египетским сказкам. Не случайно большую часть коптских апокрифов составляют сочинения гностических сект, в учении которых о путях познания религиозной истины христианская идея спасения мира была сплавлена с наследием восточных религий: иранским дуализмом, сирийско-финикийской демонологией, вавилонской астрологией, египетской магией. В коптских апокрифических Евангелиях были особенно популярны всевозможные рассказы о детстве Марии и Иисуса, о пребывании Спасителя во гробе и Его Вознесении на небо. С культом Марии, особенно распространённым в Египте, связан один из первых, видимо, оригинальных коптских апокрифов «Разговор Иисуса со своей матерью». Магией чисел и фантастической мифологией пронизаны апокрифы, предназначенные открыть верующим путь к освобождению из пут греховной материи. Близки по своему характеру к гностическим сказочным апокрифам и коптские деяния апостолов. Стиль и характер переводов с греческого языка оказал решающее влияние и на первых восточных христианских богословов, писавших на родном языке и стоявших у истоков местной христианской традиции. В коптской литературе таким богословом был основатель коптского монашества Пахомий (начало IV в.), в сирийской – гностик Бардесан – автор религиозных гимнов (род. в 154 г.) и его ученики. Его преемником в сирийской поэзии стал знаменитый Ефрем Сирин (около 306 – 373 гг.). Исследователи отмечают, что с возрастанием роли церковных песнопений сирийский стих оказал влияние на западное стихосложение. Вероятно, с этим связано появление новой византийской поэзии, поздней латыни, а затем и аналогов в других языках Европы. Эта роль сирийского стиха свидетельствует, что тесный контакт многочисленных христианских литератур первых веков не был односторонним и обогатил не только восточную, но и западную литературные традиции. Всё более активное нападение гностицизма, грозившего обезличить новую религию, христианская церковь начинает испытывать со II в. Гностики старались возвести свои доктрины к Откровению, но ещё охотнее они сами составляли книги и связывали их с именами вождей христианства. Церковь боролась с наводнением апокрифической литературы или тем, что противопоставляла ей свою письменность такого же рода, или же обезвреживала апокрифы и допускала их к обращению. Всё это привело к появлению так называемой апологетики, которая защищала христианское учение от нападений язычников. Апологетика состояла из двух элементов: оборонительного и агрессивного. Вначале преобладал оборонительный элемент, и лишь к концу периода (т.е. ко времени признания христианства в качестве государственной религии) христиане чувствуют себя настолько сильными, что от защиты собственной религии переходят к письменному обличению религии язычников. Поскольку первые споры о христианской религии велись не с язычниками, а с евреями, то и первая апология была направлена против иудаизма с целью доказать, что христианство – истинная религия Писания и исполненных пророчеств. Это, прежде всего, диалог Аристона Пеллейского «Беседа Язона (иудеохристианина) и Паписка (еврея)», которая известна исследователям лишь потому, что ей пользовались Цельс и Ориген; а также диалог Иустина с Трифоном. Иустин старается расположить императора в пользу христианства, выдавая его за новую философию, объявленную миру, и указывая на нравственную жизнь и верноподданнические чувства его приверженцев. Первый пример агрессивной апологии принадлежит его ученику Татиану («Слово к эллинам»). В ней сказывается антикультурный характер того течения христианства, к которому принадлежал автор, и которое отождествлялось тогда с христианством вообще. Татиан относится одинаково враждебно как к художественной форме античной литературы, так и к её философскому содержанию. Прямой противоположностью является «Заступничество за христиан» Афинагора, в котором он опровергает (в особенности) обвинения, касавшиеся так называемых фиестовских пиршеств и эдиповских совокуплений (по мифологии, Фиест был угощён мясом собственных детей, а Эдип сочетался браком с матерью).