Получила в это время развитие и дидактическая литература, в которой особое место занимает сложный идейный мир текстов Посланий. В центре этого идейного мира стоит антиномия «закона» и «свободы». Оказывается, что «закон» – это всякая этика, оформленная как система норм и запретов. В условиях острого социального кризиса сама оправданность таких норм стала проблемой. Так, некий Эпифан во II в. требует безудержной свободы для желаний человека, ибо они суть «божеское установление». Менее радикальные моралисты могли отрицать «закон», например, во имя милосердия. Философы ссылались на послания апостола Павла, где он, казалось бы, прямо произносит зажигательное слово: «Мне все позволено» (I Кор., 10, 23). Но всякий раз, дойдя до грани нигилизма, мысль апостола Павла делает резкий поворот, словесно фиксируемый характерным для Посланий восклицанием: «отнюдь!» (букв. «да не будет»).

Выход из тупика апостол Павел ищет в мистической диалектике свободы, которая должна быть осмыслена не как свобода произвола, а как свобода от произвола, как самоотречение. В свободе человеку предлагается найти «благодать» – данную свыше возможность к выходу из инерции зла, и «любовь» – внутреннюю готовность к самоотречению. Любовь оказывается критерием всех ценностей, ибо на ней строится утопия социальной этики: «Если я говорю на языках людей и ангелов, а любви не имею, я медь звенящая или кимвал бряцающий. И если я раздам все достояние мое, и предам мое тело на сожжение, а любви не имею, то все это напрасно» (I Кор., 13, 1 – 7).

Энтузиазм наиболее последовательных христиан звал на борьбу – отсюда реакция в его пользу. Этой реакцией и был монтанизм, который иногда называют фригийской ересью. Сами монтанисты называли свое движение «новым пророчеством», имели множество книг и утверждали, что из них можно научиться большему, чем из Закона, пророков и Евангелий. Они считали, что с явлением основателя учения Монтана исполнилось обещание Христа.

Пророческие выступления монтанистов всецело входили в рамки воззрений и привычек той эпохи, чему можно найти подтверждение у апостола Павла, а также в книгах «Учение двенадцати апостолов», «Пастырь» Ермы и др. О Монтане сообщается, что тот приводил себя в состояние экстаза, а его последователи видели в этом отступлении от рационального сознания наступление высшего сознания. В сущности, это не оспаривала и Церковь. И хотя по своим формам новое пророчество не создавало ничего соблазнительного, Церковь отделила от себя это движение, потому что индивидуалистический профетизм не мог быть терпим как институт, не поддающийся регламентации. В частности, он мешал завершению канона, а пророки хотели играть в Новом Завете ту же роль, которая им принадлежала в Ветхом.

Ближайший мотив новых пророков – мысль о скором наступлении конца мира. Именно под ее влиянием монтанисты восставали против всяких послаблений. Монтан расторгал браки, узаконивал посты. Время брака миновало, считал он: ввиду скорого конца люди не должны размножаться. Жизни вообще приходит конец, поэтому спасать ее во время преследований, уклоняться от мучений недопустимо. Нельзя расходовать оставшееся короткое время на компромиссы с обреченным миром, а грешников нельзя терпеть в Церкви.