Дальнейшие редакции уже не представляют для них особого интереса, поскольку не проясняют основного текста и не дают для него дополнительной пояснительной информации. В переписке Симона и Поликарпа внимание исследователей привлекают два не дошедших до нас сочинения: упоминаемый Симоном Летописец старый Ростовский и Житие Антония, в котором содержались и какие-то сведения о митрополите Иларионе. В том, что оба эти столь важные сочинения не дошли до нас, исследователи видят не просто небрежность, а полагают, что, как и во многих других случаях, отвергалась какая-то тенденция, которую они пытались выявить. В послании Поликарпа упоминается и летописец Нестор. Как этот Нестор соотносится со Старым летописцем Ростовским, который был известен обоим адресатам, и как этот Летописец соотносится с «Повестью временных лет» – вот вопросы, породившие длительную дискуссию. От их решения зависит очень многое в оценке не только всех этих источников (и именно тех источников, которыми Симон и Поликарп, в первую очередь, пользовались в своей переписке), но и понимание сложной идеологической борьбы XI–XII вв. Исследователи называют следующие основные аргументы тех, кто возражал против приписывания Нестору именно «Повести временных лет» и сближения с «Повестью» Старого летописца Ростовского. Имя Нестора в заголовке «Повести» в списках XVI в. Ипатьевской летописи появилось под влиянием именно Кассиановой редакции, в которой оказались как бы слитыми под крышей одного автора три разные сочинения, хотя агиографические сочинения Нестора резко отличаются от соответствующих текстов и сюжетов «Повести временных лет» и по набору фактов, и по языку, и по мировоззрению. Печерскому постриженику Нестору, бесспорно, принадлежат два агиографических сочинения: «Чтение о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия». Сюжеты этих сочинений есть и в «Повести временных лет», а потому их сопоставление для исследователей не представляет затруднений. У Нестора Борис после раздела Руси между сыновьями Владимира Святославича получил Владимир Волынский. Согласно летописи, он был ростовским князем. Столь широкий разброс представлений о фактах первого ряда исследователям понять трудно. У Нестора Святополк приходит в Киев после смерти Владимира, а согласно летописи, он там уже находился. Следовательно, источники для рассказа были разные. Согласно Нестору, убийцы добили Бориса, когда он раненный выскочил из шатра, а согласно летописи, его добивают два варяга, исполняя приказ Святополка. Согласно Нестору, Глеб бежит «в полунощные страны» на «кораблеце», а согласно летописи, Глеб не был в Киеве и не знал о смерти отца. Сопоставляя эти факты, исследователи утверждают, что Нестор и летописец описывают совершенно разные истории, причем у Нестора сведения явно изустные, тогда как летописец воспроизводит ранее написанное «Сказание о Борисе и Глебе» Иакова мниха (в летописи оно перемежается извлечениями из Корсунского сказания и сентенциями летописца Десятинной церкви). Во Владимир Волынский Борис попал у Нестора не случайно. Нестор был пострижен игуменом Стефаном – преемником Феодосия (лично Феодосия он не знал). После перехода Стефана на епископскую кафедру во Владимир Волынский туда,  судя по тексту его Жития, перешел и Нестор. Во всяком случае, о Киеве он пишет со стороны и не для киевлян. Он рассказывает о внутренней планировке монастыря явно со стороны и для посторонних, и для исследователей нет никаких оснований считать, что он вообще когда-либо возвращался в Печерский монастырь. Именно потому, что лично он Феодосия не знал и писал лишь со слов старших, знавших Феодосия, а печерский Летописец, внесший о монастыре ряд достаточно связанных друг с другом текстов, был «учеником» Феодосия, и Несторово Житие значительно отличается от соответствующего летописного рассказа.