Изяслав Мстиславич, внук Владимира Мономаха, был приглашен на киевский стол в 1146 г. горожанами, недовольными правлением Ольговичей – постоянных соперников Мономаховичей. Но на старшинство в роде Мономаха претендовал действительно старший из оставшихся в живых сыновей Мономаха Вячеслав, а затем в борьбу включился также Юрий Долгорукий. Изяславу удалось помириться с Вячеславом, признав его формальное старшинство, но оставив (с согласия дяди) фактическую власть в своих руках. Включение в борьбу за Киев суздальского князя способствовало размежеванию борющихся сторон и по идейным признакам. Юрий Долгорукий первым браком был женат на половчанке, а вторым на гречанке. Союзниками князя в результате была Половецкая степь и прогречески настроенные церковнослужители. Половцы, естественно, грабили окрестности Киева, вызывая возмущение, по крайней мере, летописцев, а наступление греков-иерархов вкупе с их склонностью к стяжанию вызвали недовольство у собственно русского духовенства. Изяслав и по реальным связям, и по логике борьбы должен был искать союзников в иных этнических и церковно-политических сферах. Венгерский король – его зять, и он постоянно обращается за помощью в Венгрию, а также в некоторых случаях в Польшу. Изгнанные из Киева Ольговичи, естественно, делают ставку на Юрия Долгорукого, но Изяслав Давыдович остается союзником Изяслава Мстиславича. В.Н. Татищев по этому поводу иронизирует: «Братья разделились в обе стороны для того токмо, чтоб себе от коего-нибудь нечто приобрести». Именно по инициативе Изяслава в 1147 г. во второй раз за столетие был избран митрополит-русин без оглядки на Константинополь. Шесть епископов избрали Климента Смолятича. «И бысть книжник и философ, – отмечает киевский летописец, – такий, яко в Русской земли не бяшеть». К сожалению, из наследства «книжника и философа» сохранилось лишь «Послание Фоме» – ответ смоленскому священнику на упреки в славолюбии (письмо Фомы не сохранилось). В ответе Климент замечает: «Если бы я захотел славы, то это было бы не удивительным, ибо, по словам великого Златоуста, богатство презрели многие, а славу никто». Имея в виду своих греческих оппонентов, и в первую очередь, Новгородского епископа Нифонта, Климент разъясняет, кого надо считать «желающим славы». «Это те, которые присоединяют дом к дому и села к селам, приобретают изгоев и сябров, борти и пожни, пустоши и пашни». Климент противопоставляет «этим» себя, имеющего «четыре локтя земли, чтобы могилу выкопать, и эта могила на глазах у многих». Разногласия проявились уже на собрании епископов. Черниговский епископ Онуфрий настаивал на праве епископов избирать митрополитов, Мануил Смоленский, выражавший настроения прогреческой части епископов, требовал обязательного утверждения патриархом. Онуфрий напоминал о голове римского епископа Климента, в свое время вывезенной из Корсуня и хранившейся в Десятинной церкви, Мануил говорил о Софийском соборе, где именем патриарха должны были венчать нового митрополита, отсылая, между прочим, к какому-то «рукописанию» предшественника Климента Смолятича митрополита Михаила, ушедшего в Константинополь и оставившего кафедру. Избрание Климента Смолятича заметно подняло снова роль Десятинной церкви. Она теперь упоминается как равновеликая Софийскому храму. Но очень скоро стало ясно, что держится Климент больше всего силой князя Изяслава Мстиславича. С уходом Изяслава из Киева и Клименту тоже приходилось уходить. По проискам прогреческих иерархов в Константинополе был поставлен митрополитом в Киев грек Константин. И именно на него изначально ориентировался и Нифонт Новгородский, и Нестор Ростовский, являвшийся как бы подопечным у новгородского епископа. В самом Печерском монастыре в это время игуменом был грек Феодосий. Именно при нем занявший Киев Юрий Долгорукий договаривался со своим союзником Владимирко Галицким в Печерской церкви Богородицы в 1150 г.