Третья эпоха была связана с подвижничеством иноческим, монастырским и пустынным житием; оно требовало «пересоздания воли» и возникло, когда церковь оказалась перед опасностями, грозившими ей изнутри обмирщением и извне – «надвигающимся варварством». По словам В.А. Кожевникова, подвижничество «максимализму светскости» противопоставило «максимализм отрешения от мира». Во второй главе В.А. Кожевников рассматривал подвижничество в католической церкви, отмечал благотворное влияние монашества на нравственный уровень христиан, на развитие просвещения и культуры Средних веков. Это влияние имело очень большое значение в эпоху Возрождения, когда нравственные устои общества пошатнулись, и христианские представления о смысле жизни стали подменяться языческими. Тем не менее, по словам В.А. Кожевникова, «итальянские летописи, на всём пространстве периода Возрождения, полны свидетельств о массовом пробуждении пламенных порывов к аскетическому идеалу в народе, под влиянием речей и примеров такого отречения от мира, как Екатерина Сиенская, св. Биргитта, так называемые «Кающиеся Белые» (I Bianchi), св. Бернардин и, наконец, – Савонарола». Однако В.А. Кожевников отмечал, что дальнейшие пути католической церкви и Ордена иезуитов в частности показали их компромиссный характер в отношении быстро меняющегося светского мира и господствующих в нём гуманистических воззрений и настроений. Третья глава была посвящена обзору истории подвижничества в Византии. «...Грешная всеми страстями Византия, – писал В.А. Кожевников, – несмотря на многочисленность и глубину своих нравственных падений, до конца жила, тем не менее, под обаянием аскетических преданий!». Именно наличием строгого религиозного идеала В.А. Кожевников объяснял устойчивость и долговечность Византийской империи, несмотря на разнородность её населения и постоянные распри в её политической и даже религиозной жизни. Он отмечал, что в Византии из-за несовместимых противоречий между идеалом внутренней подвижнической жизни и внешним миром, зачастую очень далеким от христианской нравственности, образовался совершенно особый тип благочестия, отличный от гармоничного благочестия первоначального христианства. В.А. Кожевников писал: «Вопрос спасения личного столь решительно выдвигался на первый план, что об избавлении от зла коллективного не думалось... В этой психологической особенности характера византийского благочестия, а не в политических побуждениях, кроется главная причина огромного по историческому значению факта, что восточная Церковь, в несравненно меньшей степени, нежели западная, отдалась заботам о религиозно-нравственном упорядочении мирского строя, гражданского и государственного». Не считая этот выбор вполне правильным и даже полагая, что последовательное проведение его в жизнь могло обернуться «из уклонения от зла в потворство злу», В.А. Кожевников отмечал и положительную сторону отрешения от мирских забот гражданского устройства, которые вели к сращиванию государства и церкви, что было характерным для католичества.