Наиболее полно духовный смысл уничижения Христа раскрыт в Послании к Евреям: «...За претерпение смерти увенчан славою и честью Иисус, Который не много был унижен пред Ангелами, дабы Ему, по благодати Божьей, вкусить смерть за всех. Ибо надлежало, чтобы Тот, для Которого всё и от Которого всё, приводящего многих сынов в славу, вождя спасения их совершил через страдания. ...А как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть дьявола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству. Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово. Посему Он должен был во всём уподобиться братиям, чтобы быть милостивым и верным первосвященником пред Богом, для умилостивления за грехи народа. Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушён, то может и искушаемым помочь» (Евр. 2:9–18; ср. Евр. 4:15). В православной традиции кеносис Иисуса Христа – это не специальная богословская теория, но божественная тайна, приоткрытая людям лишь в малой степени. В первые века христианства св. отцы чаще всего излагали учение об уничижении Христа в контексте опровержения различных ересей. Особо остро кенотические темы обсуждались между православными и арианами в IV в. Христологические споры V–VII вв. также часто фокусировались на личности уничижённого Богочеловека. В связи с этим православным богословием рассматривались различные аспекты кеносиса. Для безграничного и всесовершенного Бога восприятие тварной ограниченной природы было добровольно воспринятым уничижением, умалением Его величия. Как учит Григорий Богослов, «Сущий начинает бытие; Несозданный созидается; Необъемлемый объемлется через разумную душу, посредствующую между божеством и грубою плотью; Богатящий обнищевает – обнищевает до плоти моей, чтобы мне обогатиться Его божеством; Исполненный истощается – истощается ненадолго в славе Своей, чтобы мне быть причастником полноты Его». Сын Божий, не переставая быть Богом, «умалил неизречённую славу Собственного божества и уничижил Себя до нашей малости». По изъяснению Кирилла Александрийского, Слово «в целях домостроительства допустило законам человеческой природы владеть Cобой». Однако самоуничижение Бога никогда не понималось в святоотеческой традиции как какое-либо изменение божества или его временное удаление от человечества Иисуса Христа. В вероопределении четвёртого Вселенского собора ясно сказано, что при воплощении две природы соединились во Христе «неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно». Слова Христа на Кресте: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил» (Мф. 27:46; Мк. 15:34; ср.: Пс. 21:2), – объясняются Григорием Богословом как личное переживание одного из последствий грехопадения (богооставленности) без разлучения божества и человечества. «Ибо не Сам Он оставлен или Отцом, или собственным божеством, которое... убоялось будто бы страдания и потому сокрылось от страждущего..., но... в лице Своём изображает нас». Подробнее эту мысль раскрывает Иоанн Дамаскин: Христос «никогда не был оставлен Своим божеством, но это мы были покинуты и в пренебрежении; так что Он молился об этом, усвояя Себе наше лицо». Другими словами, Христос, став Новым Адамом и воспринимая страдания за грехи мира, в Своём искупительном подвиге был лишён помощи Божьей, но не божества.