Латинские авторы познакомились с восточной аскетико-мистической практикой уже в IV–V вв. благодаря непосредственным контактам и переводческой деятельности Иеронима Стридонского и Руфина Аквилейского, а также творениям Иоанна Кассиана Римлянина. Уставы восточного монашества были использованы Венедиктом Нурсийским. В свою очередь, творения Иоанна Кассиана Римлянина и «Собеседования италийских отцов» папы Римского Григория I Великого (Двоеслова) переводились на греческий язык. Исследования, посвящённые влиянию восточной мистики на западную и сравнению обеих традиций, достаточно многочисленны. Все основные черты раннего исихазма вошли в аскетико-мистическую практику западного христианства (ср., например, учение о молитве Исидора Севильского или традицию непрестанной молитвы в меровингской Галлии VI–IX вв. с исихастскими текстами и практикой) и позже – в католическую мистику. При этом западное монашество, в отличие от восточного, более многообразно и разделяется на различные Ордена – от социально-активных до духовно-созерцательных, весьма строго соблюдающих правила затвора, безмолвия и молитвы (например, картузианцы или цистерианцы). Противопоставление восточной и западной мистики, во многом восходящее к Игнатию (Брянчанинову) и русской религиозной философии «серебряного века» и отчасти вызванное недостаточным знакомством с католической традицией, а порой и вовсе превратными представлениями о ней, по большей части объясняется позднейшим расколом и последовавшей богословской полемикой между православной и католической церквами и лишь в меньшей – психологическими и культурными особенностями Запада и Востока. Недостаточную обоснованность такого противопоставления в духовной сфере показывают, в частности, контакты между католиками и православными на Афоне, зафиксированные в X в., позднее прервавшиеся, но возобновившиеся в XX в. В келейном дневнике Филарета (Дроздова) есть много выписок из сочинений католических мистиков (подробнее см.: Смирнова об отношении Филарета к религиозному масонству). С этой точки зрения несомненный интерес для исследователей представляет полемика Давида Бальфура и схиархимандрита Софрония (Сахарова) о православной и католической духовности, которая сохранилась в их переписке. Однако в византийской традиции (в отличие от западной) чрезвычайно редки мистики такого масштаба, как автор «Макариевского корпуса» (скорее всего, грекоязычный сириец), Исаак Сирин или Симеон Новый Богослов, которые с трудом укладываются в привычные «шаблоны» той или иной духовной школы, причём все названные авторы так или иначе попадали под подозрение: «Макариевский корпус», по мнению исследователей, был осуждён в связи с его мнимым мессалианством; Исаак Сирин некоторое время был епископом так называемой несторианской Церкви Востока; при переводе «первого тома» его творений на греческий и, соответственно, русский языки были изъяты упоминания о несторианских авторах как авторитетных богословах, а во «втором томе» есть элементы учения об апокатастасисе; творения Симеона Нового Богослова были долгое время смешаны с сочинениями осуждённого за ересь Константина Хрисомала. По словам некоего православного богослова, приведённым в монографии архиепископа Василия (Кривошеина) о Симеоне Новом Богослове, «это чудо Божие, за которое мы всегда должны Его благодарить, что преподобный Симеон никогда не был осуждён за ересь своими современниками. Иначе этот величайший мистик Православия был бы потерян для него».