В XIX–XX вв. исихазм принял в России своеобразные формы. Прежде всего, ему было свойственно меньше богословской рефлексии и созерцательности, что нашло отражение, например, в составе русского «Добротолюбия»: епископ Феофан Затворник опустил некоторые тексты, показавшиеся ему слишком трудными для перевода в богословском плане, но добавил целый том творений Феодора Студита, поскольку считал рекомендации по монашескому общежитию не менее важными, чем «высокое богословие». Это предпочтение практических задач и общежительных форм монашества, восходящее отчасти к «иосифлянской» традиции, традициям «высокого богословия» в монашеском делании, неразрывно связанном в православном предании с умной молитвой, оказалось (в отличие от Афона) возобладавшим в монастырской практике до- и послереволюционной России. Кроме того, епископ Феофан, придававший в частной переписке и рекомендациях своим духовным чадам Иисусовой молитве немалое значение, тем не менее, изъял при переводе трактата о трёх способах молитвы Псевдо-Симеона Нового Богослова описание психосоматической практики во избежание соблазна для читающих. Исследователи полагают, что святитель принимал во внимание те своеобразные коннотации, которые приняла на Руси Иисусова молитва: согласно древнерусскому толкованию на Иисусову молитву (которое, по мнению исследователей, является переводом с утраченного или неизвестного греческого текста), при непрестанной молитве в молящегося вселяется Святая Троица – в год по Лицу. Это толкование, до сих пор популярное у старообрядцев в виде наставления к употреблению чёток, вошло в «Цветник» священноинока Дорофея (сочинение недавно переиздано) – замечательной святоотеческой монашеско-аскетической антологии – и было прекрасно известно не только Феофану Затворнику, но и другим русским святителям, которые относились к этой главе «Цветника» с оправданным подозрением. Недостаток богословской рефлексии и пограничный характер исихазма, мистицизма и ересей отразился в России и в других текстах и формах исихазма. Так, согласно исследованиям Алексея Мстиславовича Пентковского, автором необычайно популярных в XIX–XX вв. «Откровенных рассказов странника своему духовному отцу» (научно-критическое издание, до сих пор отсутствующее, готовится А.М. Пентковским), считающихся «классикой русского исихазма», был иеромонах Арсений (Троепольский), сочетавший в этом произведении православную практику «Добротолюбия» с элементами западной мистики и цитатами из переводов европейских мистических сочинений, изданных в России в конце XVIII – начале XIX вв. московскими мартинистами и их последователями. Согласно наблюдениям А.М. Пентковского, «в подготовке второго казанского издания («Откровенных рассказов...») принимал активное участие святитель Феофан Затворник, который летом 1882 г. «поправил и дополнил» текст присланного игуменом Паисием казанского издания, что, как и в случае преподобного Амвросия Оптинского, свидетельствует об отсутствии существенных замечаний и возражений по содержанию рассказов и изложению молитвенной практики.