I. По мнению исследователей, «Книга Иова» в составе Септуагинты (LXX) – свидетельство раннеиудейской рецепции книги, т.к. содержит отклонения от оригинального текста. Возникшая в конце II – начале I вв. до н.э. самая ранняя версия LXX была приблизительно на шестую часть короче, чем Месопотамского Талмуда (МТ). Кроме того, во многих местах LXX является, скорее, парафразом, чем буквальным переводом еврейского текста «Книги Иова». Исследователи считают, что эти отклонения определены не только трудностями перевода, но и богословской позицией переводчиков. Помимо пропусков в переводе LXX есть и вставки. Судя по всему, переводчики «Книги Иова» пользовались оригиналом, отличавшимся от того, который лёг в основу MT. Исследователи выделяют ряд богословских особенностей греческого перевода. Богословски трудные, неподобающие описания Бога и дерзкого обращения человека к Богу смягчаются и подчёркивается совершенство Бога. Вообще в LXX для исследователей очевидно стремление к смягчению или к замене антропоморфизмов. Имена Бога переводятся нарицательными существительными, что характерно и для других книг Ветхого Завета в LXX. Эти изменения ещё больше возвышали Бога иудеев над богами язычников и делали иудаизм более привлекательным для нееврея-прозелита. Наряду с уточнением текста («ликование утренних звёзд» (Иов. 38:7) становится «рождением звёзд») для исследователей очевидно и его мифологическое приукрашивание. Примером влияния греческой мифологии исследователи считают перевод Иов. 42:14 (еврейское имя третьей дочери Иова, родившейся после завершения его испытания, буквально означающее «рожок с притираниями», заменено в LXX именем «Амалтеев рог», т.е. «рог изобилия». В греческой мифологии Амалтея – коза, вскормившая своим молоком младенца Зевса, когда его мать богиня Рея скрывала младенца от его отца Кроноса. За это Зевс превратил один рог Амалтеи в «рог изобилия», дававший его обладателю всё, что тот пожелает. По сравнению с еврейским текстом в LXX очевидно стремление подчеркнуть существование в книге надежды на воскресение мёртвых. Из МТ исследователи не могут сделать вывод о вере участников диалогов в загробную жизнь (в LXX речь изменена, чтобы подчеркнуть веру в воскресение). В «биографической» приписке это ясно выражено: «...Написано, что он (Иов) опять восстанет с теми, коих воскресит Господь». Тем самым открывается возможность увидеть в Иове уже не спорящего с Богом, но страдальца, который терпеливо переносит несчастья и надеется на посмертное вознаграждение. Такое толкование, как и родословие Иова от Исава, его брак с аравитянкой и его отождествление с Иовавом из Быт. 36:33, т.е. создание образа Иова, богобоязненного язычника, жившего задолго до принятия законов Моисея, повлияло не только на раввинистических, но и на раннехристианских толкователей, которые использовали образ Иова именно из LXX, а не из еврейской Библии. Краткая версия LXX сохранилась в саидском (коптском) переводе. Важным свидетелем текста этого варианта LXX является также иудейский эллинистический экзегет Аристей. Как и в LXX, здесь родословие Иова возводится к Исаву, а Иов отождествляется с Иовавом; согласно Иов. 2:11 LXX, его друзья также названы царями (или правителями). Спорным остаётся вопрос, восходит ли текст добавления (Иов 42:17b/e LXX) к Аристею.