Таким образом, в решающем пункте, когда речь идёт о переходе к подлинному существованию, Р.К. Бультман оставил схему М. Хайдеггера и утверждал (опираясь на понимание учения апостола Павла, предложенное Мартином Лютером), что подлинное существование – это христианская свобода, т.е. свобода от греха, это оправдание, которого нельзя достичь «делами Закона», под которыми в лютеранском благочестии понимаются любые человеческие усилия. «Вот в чём состоит решающее различие между Новым Заветом и философией, между христианской верой и «естественным» пониманием бытия: Новый Завет говорит, и вера знает о деянии Бога, благодаря которому человек впервые становится способным к самоотдаче, способным к вере и любви, к подлинной жизни». Р.К. Бультман считал, что суть христианской веры или, точнее, христианской жизни – это событие, в котором Бог освобождает человека: человек становится свободным от обусловленности своим прошлым и открытым для дара будущего, он начинает жить «из будущего», в котором ему предлагается дар подлинного существования. Речь идёт не об историческом будущем, а об эсхатологическом: Бог освобождает человека от власти «мира сего» (эсхатология здесь понимается не буквально, в смысле ежечасной готовности к встрече с Богом). Оставаясь в пространстве истории, христианин в решении веры получает точку опоры вне истории. Керигматическая герменевтика Р.К. Бультмана может быть рассмотрена на примере его толкования Воскресения. Он считает, что за представлением о воскресении Иисуса как о чуде-доказательстве (beglaubigendes Mirakel; подтверждении того, что Иисус есть Сын Божий, и Его смерть имеет искупительное значение) в Новом Завете стоит эсхатологическое содержание, которое в соответствии с намерением новозаветных авторов (в частности, апостола Павла) может быть понято в экзистенциальном смысле. Р.К. Бультман исходил из того, что в Новом Завете уже сама крестная смерть Иисуса Христа понимается как событие суда и спасения. Тем самым он считал возможным понимать Воскресение как истолкование спасительного значения Креста. Р.К. Бультман писал: «Может ли речь о воскресении Христа быть чем-либо другим, нежели просто способом выразить значение Креста? Не значит ли идея Воскресения, что крестную смерть Иисуса надо рассматривать не просто как гибель человека, а как освобождающий суд Бога над миром – суд Бога, лишающий смерть её силы?.. Крест и Воскресение составляют единство, вместе образуя одно «космическое» событие, которое несёт миру суд и создаёт возможность подлинной жизни...». Таким образом, Р.К. Бультман сделал попытку «рационалистической» интерпретации воскресения Иисуса Христа, сводя событийный и содержательный аспекты воскресения к возникновению экзистенциально истолкованной керигмы. Другими словами, он, не принимая Воскресение как исторический факт, стремился любой ценой сохранить догматическое представление о Воскресении, ибо оно необходимо для его теологической схемы перехода от неподлинного существования к подлинному. Для этого Р.К. Бультман сводил идею Воскресения к возникновению керигмы, т.е. к единственному, по его мнению, исторически бесспорному факту. Тем самым доктринальное содержание (Воскресение как экзистенциальное событие) становится недосягаемым для исторической критики, и Р.К. Бультман чётко разграничил сферы компетенции историка и теолога.