Поиски «исторического Иисуса» не могли стать основой для веры. С одной стороны, Р.К. Бультман как историк настаивал на том, что конечная цель этих поисков недостижима, ибо перед Новым Заветом не стоит задача чисто исторического описания жизни Иисуса Христа, которое было бы «свободно» от богословия (более того, для Нового Завета сама возможность представить Иисуса Христа только как человека немыслима; в Новом Завете невозможно найти ни одного сообщения об Иисусе Христе, где так или иначе не было бы указано на Его божественность). С другой стороны, в постоянно меняющемся мире вера человека нуждается во вневременных основаниях. Р.К. Бультман видел выход в обращении к керигме, которую он противопоставил как истории, так и догме. Для бультмановского понимания истории большое значение имело предложенное Карлом Августом Мартином Келером разграничение Historie – Geschichte. Под Historie К.А.М. Келер имел в виду научное исследование и его результаты, установленные исторические факты. Под Geschichte понимал свидетельство о Христе, которое, возникнув в прошлом, способно вызвать веру сегодня. Различая историю как Geschichte и историю как Historie, Р.К. Бультман придерживался следующего принципа. Историческое исследование может стать важным для сегодняшней жизни делом лишь в том случае, если учёный стремится вступить в диалог с историей, т.е. задаёт истории вопросы, важные для его жизни, готов услышать неизвестный ему заранее ответ и принять его всерьёз: изменить собственное мнение и даже изменить свою жизнь. В терминологии Р.К. Бультмана такое исследование изменяет «самопонимание» историка. Интерес к «личности» в представлении XIX в., т.е. к психологии исторического деятеля, может лишь помешать серьёзному диалогу с историей, в конце концов, сделать невозможной личную встречу с ней. Смене точки зрения на историю соответствовало новое представление о значении мифа для веры. По мнению Р.К. Бультмана, либеральная теология несправедливо отвергла миф, под которым понимались любые представления о божественности Иисуса Христа. Р.К. Бультман считал, что позиция Д.Ф. Штрауса в большей мере соответствует природе Евангелий (вернее, синоптической традиции, раннехристианскому Преданию), чем трактовка историко-критической школы, которая видела в Евангелиях искажённые позднейшими наслоениями сведения о жизни и об учении «исторического Иисуса». По мнению Р.К. Бультмана, весть о событии, в котором Бог даровал людям спасение, была выражена на мифологическом языке еврейской апокалиптики и эллинистических мистериальных религий. При такой постановке вопроса Р.К. Бультман, разумеется, не менее далёк от традиционного христианского богословия и библеистики, чем сами либеральные теологи. Однако Р.К. Бультман в рамках того мировоззрения и того метода, в котором он сформировался как учёный, стремился преодолеть главную трагедию либеральной теологии: безнадёжный разрыв богословия и личности, замену живой веры в Иисуса Христа принятием возвышенных нравственных идеалов, построение христианского богословия без Христа. Не находя возможным вернуться к традиционному пониманию Священного Писания, Р.К. Бультман пришёл к компромиссному варианту, снимающему, по его мнению, постановку вопроса о достоверности Евангелий.