В Москве её читали и славянофилы, и западники. В.Г. Белинский писал В.П. Боткину, что читал её с удовольствием. В этом же году появился новый труд А.Д. Галахова – «Русская литература в 1847 году». Эта критическая статья имела большой успех. Но вслед за «триумфом» для А.Д. Галахова наступила «тёмная пора». Ему пришлось иметь неприятности от митрополита Филарета и профессоров Московской духовной академии, которые усмотрели в «Записках человека» «явное отвержение религиозно-нравственных истин». Всё это заставило А.Д. Галахова, по совету Тимофея Николаевича Грановского, написать вторую часть «Записок человека» вроде объяснительной статьи к первой части, что и было напечатано в мартовской книжке «Отечественных записок». В этом же году на страницах «Северной пчелы» (за «Обзор русской литературы в 1847 г.») посыпались на А.Д. Галахова незаслуженные инсинуации, где некто К. в фельетоне выставлял безнравственность мыслей, содержащихся в первой части «Обзора». 1850 год был весьма знаменательным в педагогической деятельности А.Д. Галахова. В октябре этого года он получил из Петербурга от Константина Дмитриевича Кавелина, начальника учебного отделения в штабе военно-учебных заведений, письмо, приглашавшее его заняться выработкой программ по русскому языку и словесности, согласно «наставлению для преподавания в военно-учебных заведениях, одобренному государем 24 декабря 1848 г.». Предложение А.Д. Галахову понравилось, во-первых, как исходившее от такого лица, как К.Д. Кавелин, во-вторых, как самая подходящая к роду его занятий работа. В 1851 г. он закончил программу, причём не удержался от критики существующих методов преподавания. Программа очень понравилась Якову Ивановичу Ростовцеву (основному разработчику крестьянской реформы); он отозвался о ней в самых лестных выражениях. Чтобы придать ей гласность в ведомстве военно-учебных заведений и поближе ознакомить с ней преподавателей русского языка и словесности, он передал конспект и программы на рассмотрение особой комиссии под председательством ректора Петербургского университета Ивана Петровича Шульгина. Из мнений, поданных лицами, которые рассматривали труд А.Д. Галахова, только одно оказалось вполне одобрительным и сочувственным. Оно принадлежало Иринарху Ивановичу Введенскому, известному литератору и даровитому педагогу. А.Д. Галахов усмотрел причину недовольства многих педагогов, заседавших в комиссии, в том, что его критические заметки о «недостатках и неправильностях преподавания русского языка и словесности были ими истолкованы как личные нападки и отнесены на счёт преподавателей в военно-учебных заведениях». Ввиду такой разноголосицы необходимо было отдать программу на пересмотр третьего лица, совершенно беспристрастного, кто мог бы в интересах науки и педагогических требований произнести свой приговор. Выбор принадлежал самому А.Д. Галахову, и он выбрал профессора Московского университета Фёдора Ивановича Буслаева, человека авторитетного. Общими усилиями они занялись отделкой программы. Ф.И. Буслаев преимущественно работал над программой грамматики и, кроме того, составил отдел истории языка и слога в программе истории русской словесности, А.Д. Галахову же принадлежала работа по истории русской литературы и теории словесности.