По утверждению Льва Шестова, он покоряется обыденности, чувствуя, что ему «не дано сделать последнее движение веры», потому что познание увлекает его на свою сторону, соблазняет его подобно тому «ничто», которое Сёрен Киркегор рассматривал в трактате «Понятие страха». В этом случае философия утрачивает всякий доступ к постижению творческой свободы и даже Самого Бога подчиняет необходимости, т.е. непреложности нравственного и природного закона. Согласно Льву Шестову, даже в христианском богословии при всех попытках дать ответ на вопрос: «Почему Бог вочеловечился?», – человек неизбежно наталкивается «на момент необходимости, свидетельствующий о существовании каких-то предвечных начал бытия, над которыми даже Бог не властен: чтобы спасти человека, Бог принуждён был Сам стать человеком, пострадать, принять смерть…, принять тяжкие условия, поставленные ему Необходимостью. Совсем так, как и в делах человеческих: разум выявляет Богу пределы возможности, этика приносит Богу свои похвалы за то, что Он добросовестно выполнил все обусловленные невозможностями «ты должен». Тут и скрывается величайший и последний соблазн, который Киргегард чувствовал всегда и с которым он всегда отчаянно боролся, но который преодолеть до конца ему никогда не удавалось». Таким образом, Лев Шестов на материале творчества Сёрена Киркегора приходит к собственному, известному исследователям из других его работ основному заключению: истинная свобода была утрачена, когда человек вкусил от плодов дерева познания, и вернётся она тогда, когда познание потеряет свою власть над человеком, когда человек в «жадном стремлении разума ко всеобщим и необходимым истинам» разглядит «непобедимое вожделение», через которое пришёл в мир грех. Положительное значение философии Сёрена Киркегора у Льва Шестова целиком сводится к её иррационалистическим и антирационалистическим элементам; в своих лучших моментах, согласно Льву Шестову, мышление Сёрена Киркегора есть «безумная борьба за возможность..., безумный порыв от бога философов к Богу Авраама, Богу Исаака, Богу Иакова». В первой половине XX в. идеи Сёрена Киркегора обсуждались и многими другими представителями русской эмиграции, при этом они часто связывались с той их интерпретацией, которую предложил Лев Шестов. Так, отстаиваемую Львом Шестовым трактовку философии Сёрена Киркегора оспаривал Николай Александрович Бердяев (1874–1948 гг.), который отмечал, что «по книге Шестова нельзя узнать самого Киркегаарда». У Сёрена Киркегора, которого он называл «пламенным и значительным мыслителем», Н.А. Бердяев, несмотря на это, находил «элемент нехристианского максимализма, максимализма безблагодатного, противоположного любви». Патролог и богослов протоиерей Георгий Васильевич Флоровский (1893–1979 гг.) в опубликованной с посвящением Льву Шестову сттье «Спор о немецком идеализме» противопоставлял Сёрена Киркегора Ф.В.Й. Шеллингу и отмечал, что в ориентированном на индивидуальность мышлении Сёрена Киркегора предлагается созвучная православному христианству трактовка истории: «Нужно прочесть Киркегара..., чтобы сразу понять, чего не чувствовал Шеллинг. Бог выходит в мир, рассказывает Киркегар о пришествии Христа. Нечто новое случается. И это новое есть начало вечности!.. Мгновение открывает вечность... В этом парадокс веры: историческое становится вечным, и вечное историческим».