Знакомство русских читателей с Сёреном Киркегором состоялось в 1885 г. благодаря публицисту и переводчику датчанину Петеру (Петру Готфридовичу) Ганзену (1846–1930 гг.), который почти полвека прожил в России. Свою главную задачу он видел в общественно-просветительской деятельности, в том числе в создании культурных связей между Россией и Скандинавией. Впервые П.Г. Ганзен представил Сёрена Киркегора на русском языке как автора второй части «Или – или». Хотя в предисловии он сообщал, что позиция героя этой части асессора Вильгельма не исчерпывает всего учения Сёрена Киркегора, и эта точка зрения, как и маска «эстета», является художественным и религиозным приёмом, который призван подтолкнуть читателя к самостоятельному выбору жизненного пути, это предупреждение осталось неуслышанным и породило недоразумения. Так, первый отклик на публикацию, принадлежавший харьковскому преподавателю православного богословия Тимофею Ивановичу Буткевичу (1854–1925 гг.), превозносил высокоморальный облик Сёрена Киркегора, его счастливый многодетный брак, высокое социальное положение, обширный круг общественных обязанностей и тому подобные черты гармоничной благоустроенности. В последующих откликах, несмотря на публикацию П.Г. Ганзеном отрывков из «Диапсалмов», а затем в составе отдельной книги – «Дневника обольстителя» («Наслаждение и долг». 1894 г.), Сёрен Киркегор подвергался осуждению за морализм, далёкий от актуальных общественных запросов. Сломить непонимание природы творчества Сёрена Киркегора как со стороны либеральной, так и со стороны консервативной критики не смогли и попытки П.Г. Ганзена привлечь к популяризации Сёрена Киркегора в России Льва Николаевича Толстого. П.Г. Ганзен отправлял ему кроме полного переложения «Или – или» также переводы двух малых сочинений Сёрена Киркегора, отрывки из дневника за 1847 г. и другие извлечения из сочинений Сёрена Киркегора. Единственной известной исследователям письменной реакцией Л.Н. Толстого являются пометки-оценки на полях перевода отрывков из дневника, свидетельствующие о том, что многие мысли Сёрена Киркегора оказались ему близкими. Вместе с тем неполнота представленного Л.Н. Толстому образа Сёрена Киркегора сказалась на тех его мнениях о Сёрене Киркегоре, которые он высказывал в частных беседах: по мнению Л.Н. Толстого, Сёрен Киркегор не доносит свои великие, часто гениальные и прекрасные идеи до читателя, т.к. мало обрабатывает и неясно их выражает. Несмотря на попытки П.Г. Ганзена сотрудничать с издательством «Посредник», другие его переводы сочинений Сёрена Киркегора оставались не изданными до конца XX в. В начале XX в. рецепция Сёрена Киркегора в России происходила преимущественно в русле культурной парадигмы модернизма с присущим ей акцентированием индивидуальных переживаний. В историко-философских и публицистических работах Сёрен Киркегор, с одной стороны, включался в мировой литературный и философский контекст, но, с другой стороны, не получал адекватной оценки, т.к. вольная психологизирующая интерпретация его идей предпочиталась философскому, теологическому и историческому анализу. Михаил Михайлович Бахтин (1895–1975 гг.), позднее утверждавший, что он познакомился с Сёреном Киркегором «раньше кого бы то ни было в России», воспринимал его сквозь призму своего видения Фёдора Михайловича Достоевского.