Впрочем, сама по себе форма тоже не удовлетворяет определению сущности, поскольку, будучи чем-то общим, не может выступать в роли первого подлежащего. Сущность и действительное бытие возникают там, где происходит соединение формы с материей. Поэтому только единичные чувственно воспринимаемые вещи, с точки зрения перипатетиков, имеют ипостась и могут быть названы сущностями в подлинном смысле слова. Что же касается материи и формы, то они составляют начала сущности и как таковые не могут существовать независимо от неё. По словам Александра Афродисийского, «ни материя не может быть в ипостаси без формы, ни форма без материи». Неоформленная материя, так же как и нематериальная форма, обладает бытием в возможности, к существованию же в действительности, т.е. «в ипостаси», они приходят, лишь конкретизовавшись в виде чувственно воспринимаемых вещей. В споре с платониками, утверждавшими независимое бытие идей, в частности, родов и видов, Александр Афродисийский утверждал, что роды и виды «не являются ни самостоятельными сущностями, ни чисто мыслительными конструкциями вроде гипокентавра, но обладают ипостасью в том, о чём сказываются». В платоновскую традицию термин «ипостась» вошёл достаточно поздно. Представители среднего платонизма его практически не использовали, и лишь к III–IV вв. у Плотина и Порфирия он постепенно приобрёл философское содержание. В I в. до н.э. – II в. н.э. ипостась ассоциировалась с чувственно воспринимаемыми вещами, бытие которых мало интересовало платоников, поскольку в отличие от стоиков и перипатетиков они не признавали единичные вещи сущностями в подлинном смысле слова. Так, анонимный автор «Комментария к Теэтету» (II в.) отрицал возможность отождествить их с первой аристотелевской категорией. По его словам, любая чувственная вещь представляет собой совокупность возникающих в органах чувств ощущений, поэтому сама по себе она не есть нечто определённое и не обладает ипостасью, но существует лишь по отношению к субъекту восприятия. В сочинениях платоников этого периода ипостасное, т.е. самостоятельное, бытие всё чаще начинает соотноситься с бестелесным и умопостигаемым сущим. Алкиной в «Учебнике платоновской философии» писал, что «душа по ипостаси неизменна, умопостигаема, незрима и единовидна» и что выше души и ума находится ипостась «первого Бога», Который является причиной их обоих. Об ипостаси души говорил и Аттик: возражая перипатетикам, считавшим душу всего лишь функцией тела, он писал, что этим они «уничтожают всю её ипостась». Филон Александрийский считал, что только один Бог обладает ипостасью, поскольку лишь Он один «утверждён в бытии», а всё, что после Него, «по бытию есть ничто и только кажется существующим». Из смертных вещей ни одна не имеет собственной ипостаси и истинного существования, но пребывает в шатком и неустойчивом состоянии, как бы «ходя над пустотой». Плутарх в одном из своих трактатов приписывал ипостась двум входящим в состав мировой души вечным сущностям, говоря, что они «не возникли, но существовали всегда», а в другом признавал существующими, т.е. имеющими ипостась, благо и зло.