Внезапно прозревший, Григорий, как из рога изобилия, рассыпает беспощадные сатирические подробности, как Максим пред тем его дурачил. Он носил длинную шевелюру, а она оказалась искусственным париком. Называя какой-то момент обрядового пострижения волос Максима «состриганием шерсти с собаки», Григорий пишет: «У нас в городе был человек женоподобный (очевидно, Максим брился, как очень многие египтяне), какое-то египетское привидение, злое до бешенства, пёс (киник), и пёс из мелких, уличный прислужник, безголосое зло, китовидное чудовище, красный, черноволосый, курчавый, косматый; Максим не принадлежал уже к числу мужчин. О том изгнании, которому подвергся Максим за срамные дела, он говорил, что потерпел ради Бога. Он был наказан бичами, а мне казался Победоносцем». Григорий не щадит и самого Александрийского епископа Петра (младшего брата Афанасия Великого), но, конечно, наиболее злостным считает самого Максима. О Петре Григорий пишет укоризненно: «У него было двойное перо, которое без труда писало всё, хотя бы одно другому противоречило. На него-то, старца, наседал Максим, требуя себе престола, который надеялся получить в Константинополе, а в противном случае грозя, что самого Петра не оставит на престоле». У епископа Петра и у александрийцев кроме мотивов честолюбия их кафедры и борьбы в союзе с Римом против возвышения епископа «Нового Рима» был лозунг борьбы за православие (тень Афанасия Великого), за выкуривание арианского духа, который свил себе гнездо в Константинополе, но эта излишняя и запоздалая претензия была «отмщена» ходом самой церковной истории, вознёсшей над Александрией именно Константинополь, и с ним вместе подлинных восточных епископов-новоникейцев во главе с Мелетием Антиохийским. Это произошло именно через собранный Феодосием Великим в 381 г. собор в Константинополе, ставший Вторым Вселенским собором. По составу Собор был восточный. Сначала на нём председательствовал Мелетий Антиохийский. При его опытном руководстве дела Собора шли весьма мирно. Вопрос о признании Григория Константинопольским епископом прошёл без всяких возражений. О Максиме Кинике Собор постановил, что поскольку он не есть епископ (его поставление признано «не имеющим силу»), то и все им рукоположенные не имеют иерархических степеней. Но Мелетий Антиохийский скончался во время работы Собора, и тотчас встал вопрос о его преемнике. Перед Собором Антиохийскую кафедру одновременно занимали два человека – Мелетий и Павлин. Мелетий предложил Павлину управлять паствой вместе, чтобы оставшийся в живых потом стал единственным епископом. Но Павлин на это не согласился, и военный магистр Сапор передал церкви Мелетию. Григорий Богослов, который после смерти  Мелетия стал председательствовать на Соборе как один из самых авторитетных богословов-каппадокийцев, в своей речи на Соборе ничего не говорит о подобном договоре и после не укоряет за это. Как идеалист, видевший везде не действительных людей с их слабостями и недостатками, а христиан, стремившихся к совершенству, он заговорил в духе любви и мира, утверждая, что миролюбие должно царствовать во всём, и предлагал признать Павлина истинным Антиохийским епископом. Но для большинства членов Собора это означало уступить Западу и бросить тень подозрения на церковное положение Мелетия. К тому же, Павлин, видимо, был человеком далеко не симпатичным, а в отношении к Мелетию держал себя высокомерно. К замещению столичной кафедры Григорием Богословом после кончины Мелетия Антиохийского формальных препятствий не существовало, но достоинство Восточной церкви перед лицом Западной церкви и достоинство мелетиан, как православных епископов, имели право на защиту и нуждались в ней. Но своим «не мелетианским» образом действия по антиохийскому вопросу Григорий Богослов оттолкнул от себя сочувствие восточных Отцов церкви, которые отказались переместить Сасимского епископа на Константинопольскую кафедру. Между тем прибыли египтяне и македоняне и также опротестовали перемещение Сасимского епископа Григория на столичную кафедру. Они были настолько откровенны, что конфиденциально высказали Григорию, что лично против него ничего не имеют, и у них нет даже своего кандидата на кафедру. Но они поднимают этот вопрос, чтоб сделать неприятность восточным епископам, многие из которых и без того уже не поддерживали Григория Назианзина.