О чуде рождения Христа он писал: «Я провозглашу силу дня: Бесплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится зримым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается, Сын Божий становится Сыном человеческим». Во Христе «естество человеческое приобщилось всецело Бога», а Бог всецело восприял человеческое естество, но при этом каждый сохранил свою сущность и свойства (так в раскалённом куске железа металл соединяется с огнём).  Человеческое естество в Богочеловеке обожжено, как начаток – ибо это человечество Бога. В силу «срастворения» двух начал имена Бога и человека становятся взаимно переносимы. Поэтому Григорий Богослов делал акцент на страдании и смерти Бога. Он неоднократно указывал, что во Христе произошло именно «вочеловечивание» Бога, а не Его «воплощение». Последнее понятие он отвергал как неполное, поскольку оно допускало толкование в том духе, что во Христе человеческая природа могла быть как бы подменена и подчинена Божественной. Иначе выходило бы, что Иисус лишь по плоти был человеком, а этого, конечно, недостаточно. «Если в Нём лишь одна плоть без ума, то я обманут, – восклицает Григорий Богослов, – кожа моя, но чья же душа?» Само по себе такое заблуждение возможно лишь при механическом разложении человеческой природы на части, когда в нём по отдельности рассматривают тело, душу и дух. Но Григорий Богослов никогда не соглашался на такое толкование и настаивал на неразложимости человеческой природы. «Божество с одной только плотью ещё не человек», – говорил он. Но если так, то и искупление человечества Христом не могло быть полным. Григорий Богослов учил: «Ибо невоспринятое не уврачёвано, но что соединилось с Богом, то спасено. Если Адам пал одной половиной, то воспринята и спасена только половина. Но если пал всецело, то со всецелым Воскресением соединился и всецело спасётся». Высшее благо и высший дар Божий человечеству – Его крестная смерть. Христос приемлет на Себя весь грех человеческий и потому страждет, «изображая в Себе нас». Это не просто замещение, т.е. не страдание «вместо нас», а именно страдание «с нами» – сострадание, сожертва. Но возникают вопросы: кому и для чего принесена эта жертва? Неужели только одному лукавому, во власти которого находится падшее человечество? Можно ли с этим согласиться? Григорий Богослов говорит: «Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но и Самого Бога, за своё мучительство берёт такую безмерную плату, что за неё справедливо было пощадить и нас». Признать это невозможно. Значит, крестная жертва нужна была по каким-то другим, высшим причинам Самому Отцу. И в самом деле – Распятие есть не только (и не столько) выкуп. Это есть жертва, благоприятная Богу. В смерти и Воскресении Спасителя произошло возрождение падшего человечества. Через падение Адама плоть отяжелела и стала трупом, а душа «трупоносицей». Через крестное пролитие крови она очищается от повреждений грехопадения и обретает ту первозданную чистоту, которую имела в день творения. Другими словами, на кресте как бы восстанавливается первозданная чистота человеческой природы. «Мы возымели, –  говорит Григорий Богослов, – нужду в Боге воплотившемся и умершем, чтобы нам ожить… Немногие капли крови воссоздают целый мир, и для всех людей делаются тем же, чем бывает закваска для молока, собирая и связуя нас воедино». Христос воспринял всё человеческое, «всё, что проникла смерть» – и смертью разрушил смерть. Дарованное во Христе спасение и обожение дано для всех, кто соединяется с Ним через священное таинство и через подвиг восхождения. В то же время Григорий Богослов, вероятнее всего, допускал загробное очищение нераскаявшихся грешников через «крещение огнём». Соч. на русском языке: Собрания творений: в 2 т. Св.-Тр. Сергиева лавра, 1994, репр. С изд. П.П. Сойкина, б/г.