Но киновитная форма в духе Василия Великого удовлетворяла не всех. Для строгих аскетов казалось необходимым более крайнее, абсолютное отречение от мира. Поэтому не только продолжалось прежнее отшельничество, но и создавались новые крайние формы аскетического самоотречения: затворничество, при котором отшельник не выходил из своей кельи в течение многих лет и даже иногда десятков лет, не видя людей и лишь через оконце затвора беседуя с ними и получая все нужное; молчальничество; столпничество, создателем которого был Симеон Столпник, затворившийся в «столпе», т.е. небольшой башне с помостом наверху, где он постоянно стоял, невзирая ни на какие перемены погоды.

Кроме того, существовали уродливые формы подвижничества, порицавшиеся Церковью, которые превращали подвижничество в профессию или прикрывали полное одичание и необузданность. Такими свойствами отличались дикие толпы так называемых сараваитов, гировагов, ремоботов, циркумцеллинов, уже в IV в. поражавшие своими неистовствами. К профессиональным аскетам, по-видимому, относятся те, которых перечисляет Евстафий Солунский: одни ходили нагими, другие спали на земле, третьи не мылись, четвертые никогда не стригли волос и т.п. Вкрадывались искажения и в киновитное монашество: стали возникать так называемые особножитные монастыри, где каждый, живя в особой келье, сохранял права частной собственности и устраивал свою материальную обстановку по собственному усмотрению.

Ряды монашества стали пополняться насильственно постриженными, подчас весьма влиятельными в светском обществе лицами, которых византийские императоры почему-либо считали опасными и находили нужным удалить их от мира. Светская власть постоянно вмешивалась в церковные вопросы, церковная иерархия вмешивалась в политику; обе вызывали монахов на содействие или оппозицию, вследствие чего монашество стало принимать большое участие в общественно-политической жизни.

Начиная с конца V в., на Востоке замечается сравнительный упадок монашества, несмотря на его внешние успехи. Число иноков и монастырей увеличивается, особенно в Палестине, где монахов насчитывалось тысячи в лавре (например, в лавре св. Саввы и св. Феодосия и др.); открывались новые территории для монашества (например, в пустынях синайской и раифской); монастырские имущества увеличивались щедрыми благотворителями; права и преимущества монашеского сословия обеспечивались особыми законами. Так, запрещение императором Маврикием принимать в монастыри должностных лиц и воинов, не отслуживших срока, было отменено протестом папы Григория I Великого, что, кстати, свидетельствует не только о том, какая власть была сильней – светская или духовная, – но и том, что духовная власть расшатывала основы общественной (государственной) жизни.

Однако внутренние доблести монашества стали понижаться по мере того, как оно сделалось торной дорогой для многих. Соборам VI в. не раз приходилось издавать постановления против самовольства бродячих монахов и монахинь гражданскому суду епископов. Подвижники этой эпохи еще чаще, чем прежде, старались спасаться вне стен монастыря своеобразными и странными подвигами: на столпах, в глухой пустыне, обетом безмолвия или юродством. Наиболее видным представителем этого направления подвижничества был св. Симеон Юродивый, в 60-летнем возрасте ушедший из пустыни «ругаться миру». Из канонизированных иноков того времени большая часть были начальниками и устроителями монастырей. И это очень показательно: монашество, взятое в целом, уже пережило свой героический период личного почина и самоопределения. Оно требовало вождей, которые могли бы думать и заботиться обо всех.