Вслед за своими предшественниками Павел смотрел на нее как на составную часть государственных учреждений, действующих под эгидой монарха. Награждение должно было подчеркнуть этот факт, и Платон это, конечно, понимал. Следовательно, и его возражение носило характер принципиальный. Это была попытка отстоять самостоятельность церкви, даже зная характер императора. Коронация Павла должна была состояться 10 марта 1797 г., а Платон, как московский митрополит, был ответственным за духовную часть этого акта. Но право распоряжаться этим взял на себя Синод. Между ним и Платоном возникли трения. Во избежание «превратных толкований» встречать гостя все-таки пришлось ему, и он встретил Павла в Петровском подъездном дворце. Собрал все мужество и произнес приветственное Слово. Павел и двор приняли приветствие благосклонно, говорившего же «почти без чувств привезли на его подворье», что было следствием не только болезни, но и душевного напряжения. Коронация была назначена на день Светлого воскресенья, что должно было еще больше подчеркнуть высокое значение этого акта. Синод поручил Платону совершать в этот день пасхальную литургию в его кафедральном Архангельском соборе, и на этом основании первым лицом при короновании был назначен петербургский митрополит Гавриил – давний его соперник. Платон же оказался вторым. Когда после помазания святым мирром царь хотел вступить в царские двери к св. престолу для принятия св. Таин (т.е. для причащения), имея у себя шпагу при бедре, Платон посмел остановить его следующими словами: «Здесь приносится бескровная жертва. Отыми, благочестивый государь, меч от бедра твоего». И тот смиренно сложил с себя оружие. На следующий день должно было состояться «верноподданническое поздравление» императора представителями церкви. При этом православная церковь должна была совершать это вместе с римско-католической церковью. Ревнитель чести православия Платон и здесь выразил свое решительное несогласие: поручил обер-церемониймейстеру доложить императору, что «несовместимо иноверному духовенству представляться к благочестивейшему государю вместе с Св. Синодом». Павел и здесь пошел навстречу и принял римско-католическое духовенство в другое время. Платона же удостоил милостью, принял его для беседы, которая была долгой, «в коей многое объяснилось для того и другого, и утвердилась, с одной стороны, доверенность, а с другой – обнаружилась справедливость, прежде омраченная подозрениями и наветами зависти и вражды». Смысл наветов выяснился позже: недоброжелатели нашептали Павлу, что Платон оклеил его письмами стены своей кельи в Вифании. Павел посетил лавру. Здесь проявилась новая черта иерарха: он встретил императора, облаченный в убогую ризу преподобного Сергия и с его посохом. Павел был впечатлительным, эмоциональным, и его первым чувством было недоумение, удивление, потом удовлетворение. Император «облобызал сие ветхое и скудное облачение, орошенное потом труда и слезами молитвы». На другой день было посещение Вифании. И опять подчеркнуто скромная обстановка. Обед был также в тесном помещении. Но диссонансом этому стала встреча с семинаристами, которые приветствовали монарха речами и стихотворениями, сочиненными в его честь. Был устроен показательный диспут, где воспитанники блеснули знаниями не только в области богословия, но и истории, и географии. Успех был полным: Павел был растроган, целовал юношей, похвалил программу обучения, разрешил преподавание французского языка, запрещенного Екатериной II после революции во Франции. Идя навстречу просьбе Платона, император повелел открыть в Вифании семинарию (она будет существовать наряду с лаврской) и учредить монастырь. Доверие было восстановлено, недруги и завистники посрамлены.