В мистериальных религиях эллинизма символ сгущается и возвышается до реальности. Благодаря тому, что верующий настойчиво помышляет о символическом соответствии и переживает его в акте инициации, оно становится для него реальностью. У Павла символическое измерение вообще отсутствует. Он утверждает лишь нечто непостижимое, а именно: что исторический факт смерти и воскресения Христа сказывается и продолжается в верующих. С этим реализмом связано и то, что если в греческих мистериальных религиях смерть и воскресение остаются однократным, в акте инициации обретаемым переживанием или время от времени обновляются новыми посвящениями, то у Павла это такое событие, которое, начиная с момента крещения, непрерывно повторяется в верующем. По эллинистическим представлениям, верующий живет тем, что он получил при посвящении; у Павла все бытие верующего после крещения – всегда новое переживание смерти и воскресения, начавшееся с актом крещения. В этом представлении о непрестанном умирании и воскресении со Христом вполне сказывается реализм мистики апостола Павла. То, что в его мистике важную роль играют таинства, сближает ее с мистикой эллинистических мистериальных религий и с примитивной мистикой вообще. Апостол Павел рассматривает крещение и причастие как поступки, обладающие реальной действенностью, и ставит в зависимость от них само спасение. Так, действие крещения мыслится им настолько конкретно, что коринфяне крестились за уже умерших, чтобы путем такой замены распространить на них спасительное действие таинства. Павел не видит здесь суеверия и не только не борется с этими представлениями, но использует их как аргумент против тех, кто сомневается в воскресении (1 Кор. 15:29). Представление о том, что избранный одной лишь верой в Иисуса Христа может достичь мистической общности с Ним, лежит целиком и полностью вне поля зрения апостола Павла. Он принимает как нечто само собой разумеющееся, что укоренение во Христе происходит в акте крещения и зависит от этого акта. Чувственная сторона акта крещения не играет у него никакой роли. Торжественная церемониальность – неотъемлемая часть эллинистических мистерий – у Павла отсутствует. Он лишь наделяет сакральные действия тем значением, которое подобает им с точки зрения его мистики. Апостол Павел обращает людей в христианство, и ему неважно, однако, будет ли он сам их крестить. Христос послал его не крестить, а благовествовать. Эта сакраментальная трезвость абсолютно неэллинистична. Павел объединяет таинства, как он застал их в раннехристианских общинах, со своей мистикой смерти и воскресения во Христе, и объясняет их, исходя из идей, отнюдь не заложенных в перенятых им действиях. Подобно крещению, с мистикой бытия во Христе объединяется и таинство причастия. Павел объединяет крещение и причастие со своей мистикой бытия во Христе и объясняет их из нее. Из этого следует, во-первых, что мистика бытия во Христе занимает центральное положение в сфере его идей; во-вторых, таинства для него не наследие традиции, располагающееся рядом с этими идеями, но являются живой составляющей его веры. Та же обусловленность господствует и в сфере таинств. Они даруют не просто вечную жизнь, как в греческих мистериальных религиях, но причастность к готовящемуся иному состоянию мира. Таинство, таким образом, стоит в связи с космическим свершением. Это выражается уже в том, что таинства у Павла – установление вполне эфемерное. В эллинистических мистериальных религиях к существу таинства относится то, что оно уходит своими корнями в загадочную древность, и его действие распространяется на все времена и все поколения людей. Ничего подобного у апостола Павла нет. Его таинства начинаются со смертью Иисуса, т.е. в непосредственной современности, и заканчиваются с его возвращением в сиянии славы, т.е. в непосредственном будущем. Лишь в этот отрезок времени они и существуют. До этого они невозможны, после этого не нужны. Таким образом, мистика и таинства у Павла обращены к событиям, относящимся к ближайшему прошлому, к смерти и воскресению Иисуса Христа. Эти события – часть мировой истории. В смерти Иисуса наступает прекращение природного мира, в его воскресении открывается наступление мира сверхприродного.