Отсюда –  учение Паскаля об «образном» языке Библии. Но если вся Библия –  целое, то этот же «образный» язык мы найдем и в Новом Завете. Паскаль пишет: «Евангельские образы суть больные тела, (подбираемые) для больной души. Поскольку одно тело не может быть больным в такой степени, чтобы удовлетворительно выразить упомянутое душевное состояние, то осуществить эту цель можно с помощью различных тел. Вот почему (в Евангелии) фигурируют: глухой, немой, слепой, паралитик, мертвый Лазарь, одержимый. Ведь в больной душе содержится весь этот комплекс». В его подходе к «образному» толкованию Библии проявляется тонкое диалектическое стремление удержаться от двух крайностей, позволяющее сделать следующий вывод: «Два заблуждения: 1) принимать все буквально; 2) принимать все духовно». Следовательно, необходимо одновременно все принимать и буквально, и духовно. О тонкой интуиции Паскаля при толковании Библии свидетельствуют и его следующие слова: «Нужно разобраться, фиксировали ли пророки свое внимание на самом по себе Ветхом Завете или все же видели там нечто другое?». Ответ, видимо, следует искать в его же высказывании: «Кто будет судить о еврейской религии по ее грубым представителям, тот плохо узнает ее. Она ясно изображена в священных книгах и в передаче пророков, которые достаточно показали, что понимали закон не буквально»? Придя к выводу, что источником всех христианских ересей является одностороннее исключение двойственности символического и буквального восприятии противоречащих друг другу религиозных истин, Паскаль стремится к их соединению и к соблюдению принципа «золотой середины». Однако в своем неумеренном стремлении к этой «золотой середине», применяя этот принцип к евангельскому понятию свободы, переставляя акценты и накладывая на него установки аскетического мировосприятия, он все же доходит до крайностей. Если Евангелие допускает толкование познания Истины как пути к обретению свободы (Иоан. 14:6) как высшего состояния, то Паскаль утверждает и нечто совсем иное: «Нехорошо быть слишком свободным. Нехорошо ни в чем не знать нужды». Впрочем, осмысливая существование духовных понятий «истинно свободный, истинный израильтянин, истинное обрезание, истинный хлеб небесный и т.д.», он понимает, что есть и другая, высшая истинная свобода: «Следовательно, всякая свобода есть лишь образ этой, подлинной свободы». Паскаль не видит иной возможности принятия догматов христианства, как путем утверждения непротиворечивости их противоположностей. Это касается, прежде всего, двух совмещений: человеческой и божественной природы в Сыне Божием – Иисусе Христе. Это же относится и к таинству пресуществления, при котором хлеб превращается в тело Иисуса. Паскаль относит к еретикам тех, кто «отрицают реальное присутствие Иисуса Христа в таинстве, и в этом их ересь». Он пишет: «Сам св. Павел говорит, что брак запрещался по людскому, а не по Божьему наущению, но он же, рассуждая на эту тему в послании коринфянам, создает своего рода мышеловку для самого себя. Ибо если бы всякий пророк говорил одно, а затем, подобно св. Павлу, другое, то неминуемо был бы обвинен во лжи». Вместе с тем, он ортодоксально рассматривает ряд вопросов, традиционно освещаемых в христианстве: о растлении человеческой природы, искуплении и Искупителе; о тщетности поисков счастья и блага вне Бога; о важности понимания бессмертия души для ее спасения; о значении чуда при утверждении веры первых христиан и др.