Языковые игры Людвига Витгенштейна (1889–1961 гг.) одобряются, но при условии достижения ими жизненней непосредственности герменевтического опыта. Для герменевтики и язык, и игра, а, следовательно, и языковая игра – важнейшие компоненты герменевтического опыта. Ничего удивительного не увидит герменевтик и в научных революциях Томаса Сэмуэла Куна (1922–1996 гг.), Ни они будут охарактеризованы не как смена образцовых наук, а как смена глобальных интерпретаций, поскольку герменевтик толкует о конфликте не теорий, а интерпретаций; он прекрасно обходится герменевтической философией науки. В других концепциях науки герменевтик не признаёт ничего содержательного сверх того, что ему доступно. Обращает на себя внимание его скупость в оценке достоинств науки, создаётся даже впечатление, что он предпочитает философский и обыденный опыт научному. Между тем все три опыта являются, по определению, герменевтическими. В связи с этим возникают вопросы. Какие обстоятельства вынуждают герменевтика быть сдержанным в оценке достоинств науки? Возможно ли их устранение в интересах будущего науки? В какой степени уместен фирменный рецепт герменевтиков: хотите избавиться от ограниченности науки, превращайте её в герменевтическую философию. По мнению некоторых исследователей, герменевтики, не поступаясь принципами, вполне могли бы признать за наукой важнейшую практическую значимость. Признание актуальности герменевтического применения науки согласуется с герменевтическими интуициями. Ведущие герменевтики допускают возможность наук, построенных герменевтически, и не критикуют их. Может быть, при более детальном рассмотрении им удалось бы увидеть богатое герменевтическое содержание и в тех принципах науки, которые им не нравятся? Анализ герменевтических учений показывает, что для них характерно особенно настороженное отношение к феномену теории. Научные факты для герменевтика – это больше чем факты, это – события в рамках обширного жизненного опыта человека. События единичны, и их понимание осуществляется в медиуме языка. С этих позиций теория представляет собой жёсткий языковый каркас, который грубо натягивается на мир единичных событий и который навязывает ему объективизм законов. Отсюда законофобия, теориофобия, методофобия, столь распространённые среди ортодоксов от герменевтики. Между тем герменевтика, по определению, должна описывать «то, что есть». Исследователи подчёркивают, что не видно никаких оснований не включать с соблюдением всех правил философской и научной осторожности выводить теории и методы науки из-под огня герменевтической критики, но и нет оснований подвергать их уничтожающей критике. Герменевтики слишком часто уподобляют язык континууму, где, по определению, властвует непрерывность. В действительности же в сфере языка много прерывностей, и именно это обстоятельство регистрируется своеобразием как науки в целом, так и отдельных наук. Герменевтики справедливо подчёркивают необходимость перехода от языка науки к языку философии и обыденному языку. Такие переходы действительно расширяют перспективу герменевтического опыта, но не умаляют достоинства науки, которая хороша уже тем, что она есть важнейший компонент опыта человека. Нельзя ставить в вину науке то обстоятельство, что она не охватывает собой весь универсум герменевтического опыта. Герменевтики (что исследователям приходится констатировать не без сожаления) порой сами представляют достоинства герменевтической философии науки в неадекватном виде.