Он издаёт сборник «Герменевтика и наука», в котором научную часть (и честь) герменевтики защищают Альфред Норт Уайтхед (1861–1947 гг.), Поль Рикёр (1913–2005 гг.), Майкл Полани (1891–1976 гг.), не уступающие в известности упомянутым выше философам. Как выяснилось, многие из аргументов Гадамера были плохо поняты его оппонентами, поскольку герменевтика не находится в натянутых отношениях с наукой и не сторонится её. Более того, именно герменевтика позволяет дать далеко не стандартную интерпретацию содержания науки, её жизненной значимости в том числе. Именно в этой связи вполне правомерно введение представления о герменевтической философии науки (сам Гадамер под философией науки имеет в виду работы аналитиков). Если основные положения герменевтики (первостепенное внимание к человеческой коммуникации, реализующейся в среде языка; движение в герменевтическом круге как интерпретация, позволяющая расширить горизонты понимания; диалектика вопросов и ответов, реализуемая в диалоге; единство понимания и его применения, т.е. практики) присутствуют в ярком виде и не подавлены искусственно, то налицо герменевтика как философия. В противном случае уровень герменевтического содержания в жизнедеятельности человека понижается, но не настолько, чтобы пропало само это содержание. Для герменевтики наука (равно как и любое другое предприятие человека) всегда герменевтична (вопрос в том, насколько она герменевтична). Современная герменевтика – это высокоинтеллектуальное занятие, поэтому нельзя удовлетворяться её расхожим пониманием. Например, рассуждают таким образом: человек, в отличие от камня, нам не чужд, он поддаётся пониманию, а камень нет, поскольку с ним нельзя составить разговор. Поэтому физика как несостоявшийся разговор с камнями негерменевтична, юриспруденция, наоборот, герменевтична. Такого рода рассуждения с позиций герменевтики крайне поверхностны, поскольку результат физических экспериментов – это своеобразный текст, который нуждается в интерпретации не меньше, чем текст Библии или законодательства. Понимание, в первую очередь, относится не к сознанию другого человека, а к положению дел, а всякое положение дел есть текст. Поэтому предметом наук является нечто такое, к чему принадлежит человек, и в этом отношении нет разницы между науками. Поэтому Гадамер правильно утверждает, что «в “моральных науках” не обнаруживается никакого следа чего-нибудь другого, чего нет в “правильных” науках». Понимание есть везде, где присутствует хотя бы один человек. Если бы физика как наука обходилась без людей, то она была бы негерменевтичной, но поскольку она создана людьми, то она есть форма, разновидность понимания и, следовательно, герменевтична. Деление наук на экспериментальные и герменевтические несостоятельно, поскольку и экспериментальные науки являются герменевтическими. Не выдерживает критики и старогерменевтическое дильтеевское положение о том, что методом наук о природе является объяснение, а понимание – прерогатива наук о духе. Объяснение – то же понимание, которое реализуется как выведение из имеющихся истин ранее неизвестных истин. Понимание как феномен шире объяснения: оно содержит и объяснение, и то, что выходит за его границы, например, дискуссию. Герменевтика должна видеть за присвоением некоторым наукам пышного эпитета «понимающие» («понимающая» социология, «понимающая» психология и т.п.) известную двусмысленность. С одной стороны, эпитет «понимающая» указывает на герменевтическое содержание науки; с другой стороны, нет таких наук, которые являются «непонимающими». Итак, с герменевтических позиций наука – это существенная, но не единственная часть герменевтического опыта. Понимающими глазами смотрит образованный герменевтик на все науки, любые научные новации ему представляются герменевтическим предприятием.