Учёные сходятся во мнении, что Бальдассаре Кастильоне во многом опирался на знаменитый трактат Цицерона «De Officiis» («Обязанности джентльмена»), хорошо известный в Средние века, и даже в большей степени из его «De Oratore», который был повторно открыт в 1421 г. и в котором обсуждается формирование идеального оратора-гражданина. Удобная, неформальная, открытая дискуссия в стиле цицероновской риторики, называемая «sermo» («беседа»), в которой выступающие излагают различные стороны спора в дружеской (и не дружеской) форме, приглашая читателей в качестве молчаливых участников решить для себя истину. Ранний итальянский гуманизм был продуктом независимых городов-республик, в первую очередь, Флоренции. Ганс Барон назвал это «гражданским гуманизмом». Но когда писал Бальдассаре Кастильоне, эти республики заменялись княжескими дворами. Целью идеального джентльмена эпохи Возрождения Бальдассаре Кастильоне считал не самосовершенствование ради самого себя, а участие в активной общественной жизни, как рекомендовал Цицерон. Для этого ему нужно было завоевать уважение и дружбу его сверстников и, что наиболее важно, правителя или принца, т.е. он должен был быть придворным, чтобы иметь возможность предложить ценную помощь и бескорыстный совет о том, как управлять городом. Он должен быть достойным другом, состоявшимся (в спорте, в рассказе анекдотов, в драках, написании стихов, музыке, рисовании и танцах), но не слишком. К его нравственной элегантности (его личным достоинствам) следует добавить духовную элегантность, дарованную знакомством с хорошей литературой (т.е. гуманитарные науки, включая историю). Кроме того, он должен преуспевать во всём, что он делает, без видимых усилий и делать всё, чтобы всё выглядело легко и естественно. В известном отрывке друг Бальдассаре Кастильоне Лодовико да Каносса, взгляды которого, возможно, отражают взгляды самого Бальдассаре Кастильоне, объясняет «таинственный источник придворной грациозности, качество, которое заставляет придворного казаться прирождённым дворянином» – это не просто своего рода поверхностное притворство, поскольку благодать также может быть результатом такой усердной практики, что то, что человек делает, становится второй натурой и кажется врождённой. В начале обсуждения Каносса также настаивает на том, что искусству быть идеальным придворным нельзя научить (т.е. разбить его на набор правил или предписаний), и поэтому он заявляет (риторически – и со спреззатурой), что он откажется учить этому. Однако подразумевается, что те, кто заинтересованы в овладении этим искусством, должны делать это посредством практики и подражания, которые, как и сам диалог, являются формой обучения – обучения без предписаний. Совершенствовать себя не эгоистично, но это выполнение публичного и частного морального долга человека – быть образцом для других. Таким образом, идеальный придворный должен действовать с благородной спреззатурой, и Каносса утверждает, что, поскольку идеальный придворный должен быть человеком оружия, искусным в верховой езде, он должен иметь благородное происхождение. На это другой собеседник, очень молодой Гаспаре Паллавичино, возражает, что многие выдающиеся и добродетельные люди имели скромное происхождение. Другие участники, в конечном итоге, соглашаются, что даже низкорождённый может быть идеальным придворным, поскольку благородству можно научиться, подражая лучшим образцам из жизни и истории, пока оно не станет укоренившимся и естественным.