В своих поздних воспоминаниях Н.А. Бердяев выказывал большую личную симпатию к членам Кружка, но к их направлению остался непримирим: «То был голос традиционного, монашески-аскетического православия, враждебного знанию, науке, культуре». Этим «врагам» свободы и творчества Н.А. Бердяев противопоставил свободу «человеческой стихии»: «Вся грядущая жизнь христианской Церкви зависит от свободного раскрытия в ней человеческой стихии, человеческой активности. Гуманизм должен быть введён изнутри, имманентно в религиозное русло». В защиту Кружка ищущих христианского просвещения в ряде статей выступил В.В. Розанов, который лично знал всех его членов. В свободе творчества Н.А. Бердяева он увидел произвол: «Москвичи правы, путь их мудрый. Собственная бердяевская «философия творчества» под углом этого зрения представится оправданием личного произвола, «развязыванием» со всякою религиею, а не «связыванием» с какою-либо религиею. И как он не поймёт, что это «развязывание» приводит на последнем исходе к той же убивающей углекислоте позитивизма, «реальных знаний», «метерьяльных интересов», из которой только что начала выбиваться горькая русская душенька, тоскующая русская душенька. Это – индивидуализм, со всем его отчаянием и пагубой». Необходимы церковные традиции: «Конечно, от себя и вновь создавать можно живее; но ведь «создашь» на час, создашь личное уродливое, – если дело касается таких великих вещей, как создание религиозное, как сотворение церковное. Отсюда совершенно правилен принцип традиционности, преемства в Церкви, в государстве, да отчасти в искусстве, в литературе, во всём крупном и коллективном». Стилизация, в которой Н.А. Бердяев обвиняет «москвичей», есть нечто внешнее, бездушное, но в Кружке нет бездушия, а есть боль и терзание. «Москвичи» не застыли на месте, но идут вперед: «Скромно, тихо и безмолвно москвичи протянули руку к могилам старого славянофильства, – хотя они явно ведут доктрину славянофильства дальше, вперёд, – и ведут её энергичнее вперёд». В качестве примера В.В. Розанов указывает на книгу священника П.А. Флоренского «Столп и утверждение Истины». «Москвичи» делают свое дело: «…Мы имеем дело с явлением огромно-тихим, величаво-незаметным, – и вот в этой-то «тихости» и «незаметности» москвичи гениально угадали смысл русской истории, течение и дух всего религиозного на Руси. Они гениально поняли силу и красоту молчания, «невыявления»; и хотя все «пишут», но явно не стараются, воздерживаются от всякой полемики, никогда не защищают и не оправдывают себя, – и вместе с тем ежедневно продолжают своё стойкое дело, своё настойчивое, полное внутренней энергии дело». В.В. Розанов отмечает, что членов Кружка связывает «философская дружба», что их связь личная и нравственная, и что собраны они не для спора, а для общения. Кружок ищущих христианского просвещения – это не литературная, а жизненная школа, «философско-поэтический» кружок. Н.С. Арсеньев сравнил атмосферу Кружка ищущих христианского просвещения с нецерковной или околоцерковной атмосферой Религиозно-философского общества памяти Владимира Сергеевича Соловьёва: «Там, в «Соловьёвском» обществе, была иногда даже хаотичность и соблазнительность духовных исканий. Здесь, в Корниловском кружке, была крепкая укоренённость в жизни Церкви, при всей широте научного кругозора. Это была духовная лаборатория, там – шумная арена, где нужно было учиться выступать в защиту своих религиозных и философских убеждений». Если Общество находилось «около церковных стен», то Кружок ищущих христианского просвещения находился в церковной ограде. В предреволюционную пору всеобщего духовного разброда Кружок был попыткой создать подлинно соборное единение людей, имевших цель осоления (ср.: Мк. 9:49) разлагающегося общества.