«Смирение для славянофилов, глубоко и сознательно религиозных, было условием расцвета и роста личности… Восстановление внутренней целостности для славянофилов неотделимо от включения себя в надындивидуальное единство Церкви, тогда как расцвет личности на Западе неизбежно сопровождается отделением единой личности от всех». В этом смысле основной взгляд К.Д. Кавелина на русскую историю, согласно которому «степени развития начала личности… определяют периоды в русской истории», был отличен от взглядов славянофилов, которые «видели в истоках русской жизни развитие общинного начала, подчиняющего себе отдельную личность (по словам К.С. Аксакова, «личность в русской общине не подавлена, но только лишена своего буйства, эгоизма, исключительности…, личность поглощена в общине только эгоистической стороной, но свободна в ней, как в хоре»)». Ю.Ф. Самарин по поводу работы К.Д. Кавелина «Взгляд на юридический быт древней России» написал статью (1847 г.), в которой отмечал, что идея личности вне самоотречения является началом западным, противоречащим христианству, поскольку в христианстве освобождение личности неразрывно связано с самоотречением: «Это самоотречение каждого в пользу всех есть начало свободного союза людей между собою. Этот союз, эта община, освящённая вечным присутствием Святого Духа, есть Церковь». Одностороннее развитие личности, по мысли Ю.Ф. Самарина, составляет характерную особенность европейского индивидуализма. В основе философских воззрений К.Д. Кавелина лежит метафизика Георга Вильгельма Фридриха Гегеля с поправками, заимствованными у представителей немецкого философского реализма и французского позитивизма. Протоиерей Василий Васильевич Зеньковский относил К.Д. Кавелина к «полупозитивистам» (наряду с Петром Лавровичем Лавровым, Николаем Константиновичем Михайловским, Николаем Ивановичем Кареевым), для которых характерно сочетание, с одной стороны, секуляризма, ориентации на науку и её «позитивистические тенденции», упоения научным духом, безоговорочного исповедания научного релятивизма и связанного с этим отвержения метафизического идеализма и, с другой стороны, религиозно окрашенного «панморализма», придающего моральному сознанию абсолютное и безусловное значение. «Это странное сочетание бескрылого позитивизма и вдохновенного этического энтузиазма сознаётся очень часто с полной силой, но философствующая мысль готова примириться с таким внутренним диссонансом, – лишь бы не уйти от секуляризма. Внутренний драматизм создаётся и поддерживается этой внутренней несвободой духа, кующего самому себе цепи, боящегося Церкви, а в то же время одушевлённого темами христианства, и только ими, и только для них горящего творческим огнем».