Не гораздо ли вероятнее, что чем дольше жил, чем больше переживал, тем более и более ярким светом озарялись перед его духовным взором те глубочайшие по содержанию беседы его Учителя с апостолами и народом, о которых сам Учитель говорил ученикам: «Не можете носити ныне», «Разумееши по сих». Эти-то беседы, которые, вначале не вполне понимая, благоговейно хранила его ещё почти детская память, он, уже будучи старцем, счёл своевременным письменно завещать мужавшей на его глазах церкви. Что касается александрийских (именно филоновских) влияний в четвёртом Евангелии, то, во-первых, речь может идти, собственно, не о влиянии Филона Александрийского (к его учению Евангелие относится, в сущности, отрицательно), а лишь о знакомстве евангелиста с Филоном; во-вторых, такое знакомство столь же можно предполагать у апостола Иоанна, сколько и у «Иоанна пресвитера», и у всякого другого эфесского писателя около 100 г.; а что четвёртое Евангелие возникло здесь и в это время – факт несомненный. Противоречия между Евангелиями, если и действительно существуют (абсолютно непримиримых противоречий нет), то они не идут дальше разностей, обычных в исторических источниках. Они могут возбуждать частные историко-критические вопросы, но не могут подрывать принципиально историческую достоверность Евангелий. То, что в науке 1840 гг. казалось ошибками Евангелий (в частности, четвёртого) против истории, языка, права – почти всё получило благоприятное Евангелиям разъяснение (вопрос о дне смерти Спасителя, избиение вифлеемских младенцев, возраст Саломии (дочери Иродиады) в год казни Иоанна Крестителя, ценз Квириния и т.д.). Отрицательная критика Евангелий, особенно четвёртого, сколько бы учёных представителей они ни имела, висит в воздухе, т.к. она хочет удержать отрицательные выводы, отказавшись от почти всех аргументов, из которых эти выводы были сделаны. То, что во времена основателя тюбингенской школы библейской критики Фердинанда Кристиана Баура (1792–1860 гг.) составляло крупный научный успех, теперь для исследователей представляет собой ненаучный произвол. Тем не менее, вопрос об историчности Иисуса Христа по сей день является дискуссионным (см. Мифологическая и историческая школы в религиоведении, а также Библеистика, Нового Завета критическое изучение). Большинство историков в наши дни согласны, что Иисус Христос – реальное историческое лицо. Если же у отрицательной критики так много последователей, то причины тому, по мнению других исследователей, – ненаучный характер. При таком положении дела нет надобности в подробном разборе по существу отрицательных взглядов. Первый, отрицающий само существование Христа, вынужден прибегать к такому средству, как отрицание подлинности всех посланий апостола Павла, потому что в них есть самое ясное свидетельство о Христе, записанное всего через 20 лет после распятия. Но и этого едва ли достаточно. Если бы церковь выдумала своего сверхъестественного родоначальника, она отодвинула бы Его мнимое существование подальше вглубь времён, хотя бы ради простого правдоподобия, как это имело место в аналогичных случаях. Однако никому, ни друзьям новорождённой церкви, ни её врагам не приходило в голову ставить вопрос: существовал ли Иисус Назаретский? Что же касается того, насколько рисуемый человеческий образ Христа сам по себе выходит живым и естественным, и многие общие всем исследователям Его черты способны внушить мысль, что это – прочный результат именно научной работы. Однако единство выводов покоится исключительно на двух одинаково ненаучных основаниях. Во-первых, на более или менее полном отрицании исторического значения за четвёртым Евангелием и, во-вторых, на отрицательном отношении к идее сверхъестественного. Когда материал так урезан, то придти к соглашению легче, тем более что первые три Евангелия по содержанию в значительной степени покрывают друг друга. Скрытый субъективизм критики, коренная ошибка всего направления, выходит даже наружу и, проявляясь в той или иной форме, в большей или меньшей степени, определяет особенности образа Иисуса Христа по представлению различных писателей так, что они сильно расходятся между собой. У одних Иисус Христос – нежный, кроткий, непрактичный мечтатель; у других – суровый социальный реформатор, враг капитала и властей, политический демагог. По одним, Он – мыслитель, «трезвый» едва ли не до… атеизма, по другим, весь напоён иудейскими фантазиями о видимом Царстве Мессии, только ими живёт и дышит и за них погибает. По одним, Он – ученик ессеев и Иоанна Крестителя, по другим – их противник. По одним, Он – истинный «человекоблюбец», предрешивший, если не осуществивший, призвание всех людей в Царствие Божье; по другим, Он в отношении к самарянам и хананеям был «узкосердечен не менее любого фарисея». В самом деле, чем больше думаешь об этом, тем неуловимее становится образ Христа. Это всё равно, что ловить сетью туман: результата никакого, а процесс приятный. Только нашёл какое-то объяснение, видишь, что об этом уже многие думали. Остановился в поисках – духовно умер.