«Для высшего единения свойственно обладание как тождеством и единством, так и инаковостью – примером этому служит единение по ипостаси». Таковым представляется соединение души и тела, содержащее «инаковость сущности и тождество ипостаси. Ведь одно – сущность души, а другое – сущность тела; тем не менее, человеку возможно быть единым живым существом. Вряд ли допустимо высказывание, что душа по природе смертна, а плоть – духовна; и, когда плоть немощна, мы говорим о силе духа. Един человек, состоящий из этих двух частей, и каждая из них равным образом существует и мыслится в едином». Это положение Иоанна Кесарийского полемически заостряет против тезиса о единосущии души и тела, прибегая к новозаветному образу «внутреннего» и «внешнего» человека (2 Кор. 4:16): «Ведь не потому един внутренний и внешний человек, что душа и тело из одной сущности, но, признав единство лица, мы... не осмелимся утверждать, что душа и тело есть одна и та же сущность». Это подкрепляется следующим доводом: «Если тело и душа из одной и той же сущности, то, следовательно, они единосущны. Поскольку же тело тленно, то тогда тленна и душа, а поэтому ложным бы представлялось высказывание о ней как о бессмертной». Глубинные пласты учения о человеке мало интересуют автора; он ограничивается самыми простыми топосами античной и христианской антропологии. Его внимание приковывает не столько тайна человека самого по себе, сколько тайна Богочеловека. Для Иоанна Кесарийского обе эти тайны взаимосвязаны, но «иерархически» они совсем не равны. Он говорит: «Таким же образом произошло во Христе единение двух сущностей в единую Ипостась и единое Лицо, даже если приведённые примеры и неясно показывают это. Ибо домостроительство во Христе, подлинно превышающее всякое единение, ускользает от человеческого восприятия». Отсюда следует, что для Иоанна Кесарийского «антропологическая модель» была не более чем образным сравнением, т.е. представляла аналогию, где сравниваемые величины не располагаются на одной плоскости. Здесь он находится в русле православного богословия, для которого в противоположность аполлинарианству и монофизитству эта модель указывает на «структурное подобие», а не на «структурное тождество» того, что сравнивается. Признание двух сущностей и в человеке, и во Христе не влечёт признания двух ипостасей. Иоанн Кесарийский стремится найти ключ к решению указанной проблемы: «Всякая ипостась рассматривается в отношении к (некой) «общности», которая есть сущность. Если ипостась проста, то проста и «общность», а если ипостась сложная, то будет сложной и «общность», или же сложная ипостась будет соотноситься с различными «общностями».