Так, любовь к Кириллу Белозерскому влекла к нему Пахомия Серба, подобно железной цепи. Дружба Сергия Радонежского и Стефана Пермского связывает их с такой силой, что они чувствуют приближение друг к другу на далеком расстоянии. Первостепенное значение приобретает даже не сам поступок, подвиг, а то отношение к нему, которое выражает автор, эмоциональная характеристика подвига, всегда повышенная, как бы преувеличенная и вместе с тем абстрактная. Преувеличиваются сами факты, зло и добро абсолютизированы, никогда не выступают в каких-либо частичных проявлениях. Только две краски на палитре автора – черная и белая. Отсюда пристрастие к различным преувеличениям, к экспрессивным эпитетам, к психологической характеристике фактов. Пахомий Серб был наиболее ярким представителем и выразителем данного литературного стиля. Литературная история древнерусского жития вообще исчерпывается исключительно историей его стиля, а в его развитии Пахомию Логофету принадлежит весьма видное место. Его творения послужили образцами для последующих русских агиографов, создали новую литературную школу, последователи которой скоро даже обогнали своего основателя. Наиболее ранним литературным трудом Пахомия было «Житие преподобного Сергия Радонежского» (умер в 1391 г.), составленное около 1440 г. Оно есть уже в сборнике, написанном в 1432–1443 гг., и рассказывает о чудесах преподобного, совершившихся в 1438 г. Этот труд представляет собой переделку жития, написанного ранее Епифанием Премудрым, с дополнением к нему рассказа о чудесах и сделан с целью приноровить излишне обширное житие к чтению в церкви, а отчасти, может быть, и с целью дать ему большую распространенность среди читателей. Он, по-видимому, действительно устранил собой текст Епифания, который почти совершенно не встречается в рукописях. Вторым сочинением Пахомия считается «Житие митрополита Алексея» (умер в 1377 г.) с каноном, написанное по воле «великого князя, митрополита и определению всего собора». Труд относится к 1450–1459 гг. и состоит в переделке, притом с немалыми ошибками и путаницей, жития, написанного Питиримом (умер в 1445 г.), с присоединением повествования о чудесах, и сделан опять-таки с целью его чтения в церкви. В период пребывания в Новгороде, где Пахомий застал еще архиепископа Евфимия (умер в 1458 г.), им были составлены по поручению Ионы, преемника Евфимия, «Сказание о чуде преподобного Варлаама Хутынского» (умер в 1192 г.), его «Житие» с похвальным ему словом и каноном, «Жития» княгини Ольги, преподобного Саввы Вишерского (умер в 1460 г.) и упомянутого Евфимия, с канонами им, а также служба преподобному Онуфрию. За исключением «Жития Евфимия», написанного Пахомием отчасти в качестве очевидца и потому менее страдающего общими местами, все остальные крайне скудны и бедны содержанием. «Житие Саввы Вишерского» в этом отношении особенно характерно: оно не обнаруживает в авторе никаких сведений ни о самом святом, ни о его монастыре, хотя святой происходил из довольно известного рода Бороздиных, и Тверской Саввин монастырь, где он сначала подвизался, также хорошо был известен в то время. Автор, очевидно, и не искал исторических фактов и не нуждался в них, а считал вполне возможным удовлетвориться общими местами в рассказе. Притом и в занесенных фактах он делает ошибки и неточности, что характеризует степень его исторических интересов. К этому же времени относится составление Пахомием после смерти митрополита Ионы (умер в 1461 г.) службы ему, написанной по просьбе Новгородского владыки. Вернувшись из Новгорода в «Московские страны», Пахомий работал над «Житием преподобного Кирилла Белозерского» (умер в 1427 г.), для чего предварительно, по повелению великого князя и нового митрополита, ездил на Белоозеро. Порученный ему труд вызывался насущной потребностью: в продолжение более 80-ти лет после кончины чудотворца в его монастыре не только не было составлено жития основателя, но не имелось даже никаких предварительных записок о его жизни. Среди самой братии, очевидно, не было способных к тому людей. Отсутствие всякого повествования о жизни такого подвижника, каким был преподобный Кирилл Белозерский, живо чувствовалось не только в самой обители, но и среди всего круга грамотных мирян.