Упоминание об откровении Купины Неопалимой среди других ветхозаветных прообразов исследователи встречают в речи архидиакона Стефана: Бог, открывший Себя Моисею в пламени горящего кустарника, – Тот же Самый Бог, Который явил Себя в Иисусе Христе (Деян. 7:35). Древнецерковные апологеты, подчёркивая единство Божественного Откровения в обоих Заветах, делают акцент на том, что с Моисеем в Купине неопалимой беседовал Сам Христос – Бог-Слово. Впоследствии высказывались и другие мнения: Августин Блаженный полагал, что явление ангела в Купине неопалимой указывало не на конкретную ипостась, но на всю Святую Троицу. Тертуллиан называл Купину неопалимую прообразом церкви, которая опаляется пламенем гонений и нападок еретиков, но при этом не сгорает. Климент Александрийский первым предложил следующее прообразовательное истолкование, которое нашло отражение в дальнейшей традиции: подобно тому как Откровение Бога (посредством Логоса), предваряющее дарование закона, происходило в терновом кусте (он называет его «покрытым колючками»), так и прекращение эпохи закона произошло через страдания Христа, символом которых стал терновый венец. Прообразование страданий Спасителя в терновом венце усматривает в Купине неопалимой и латинский христианский поэт IV–V вв. Пруденций. Августин Блаженный развил этот образ и сравнил горящий куст с состоянием еврейского народа, у которого «полно грехов, словно шипов у куста», а огонь – с законом, который не может испепелить его грехи. В другой проповеди он продолжает: «...Если бы не этот народ обозначался тернистым (spinosus), то тогда бы и Христос не был от них увенчан терниями (spinis)». Амвросий Медиоланский считал, что Купина неопалимая указывает на таинство крещения: Бог может просветить «шипы нашего тела», не уничтожив тех, кто страдают от греха, и облегчить их страдания посредством крещения в Духе Святом и огне (ср. Лк. 9:56). В одном из писем Амвросий Медиоланский метафорически уподобляет Купину неопалимую церкви, которую Господь, как огонь, осеняет Своей благодатью. Согласно Кириллу Александрийскому, пылающий в огне кустарник указывает на таинство Христа, в Котором «человечеству стало доступно Божество». Купина неопалимая прообразует вселение Бога в храм Девы, чтобы стать «доступным для нас, как стал доступен и огонь тернию». Также Кирилл Александрийский переносит образ Купины неопалимой на личность христианина: подобно пламени огня, верующих «освящает Христос чрез Святого Духа и пребывает чрез Него (ср.: Рим. 8:15)». В то же время не сгорающая в огне Купина неопалимая может символизировать бесчувственность Израиля, которому, как дикому кустарнику, был дан закон, но его свет оказался бесполезным. Схожая интерпретация, противопоставляющая шипы кустарника и его пламя как символы грехов Израиля и Слова Божия, исследователи встречают у Исидора Севильского. В толковании Иоанна Кассиана Римлянина Купина неопалимая становится символом тела подвижника, которое не должно возбуждаться, т.е. сгорать от огня естественных потребностей. Весьма редкое, по мнению исследователей, толкование приводится у Василия Великого, который считал, что явленное в Купине неопалимой двойное действие огня (как дающего свет и при этом не сжигающего) таинственно указывает на посмертное воздаяние, когда «естество огня будет разделено и свет предоставлен в наслаждение праведным, а мучительность жжения назначена наказываемым».