Патриаршие посланцы (и другие греческие монахи) присутствовали на похоронах брата Василия Ивановича – князя Семёна. Посольство находилось в Москве около полутора лет и вернулось с богатыми дарами (не только деньгами, но также иконами, одеждами и др.). Вместе с ним был отпущен прибывший ранее монах монастыря Ксиропотам Исаия, также с милостыней. В 1518–1519 гг. в Москве находился старец Синайского монастыря Климент, с которым также была отправлена милостыня (на 600 золотых соболями, белками, лисицами, моржовой костью и др.). Крупным событием правления Василия Ивановича были церковные Соборы 1525 и 1531 гг. – важное звено не только в борьбе между нестяжателями и иосифлянами, но и в решении двух важных вопросов государственной и церковной жизни – о престолонаследии и о статусе Русской церкви, её автокефалии, месте среди других православных церквей. Неизвестно, были ли попытки со стороны патриаршего посла митрополита Григория обсуждать вопрос о статусе Русской церкви во время его пребывания в Москве. Эта тема была поднята оставшимся здесь Максимом Греком, по-видимому, около 1522 г., в связи с поставлением митрополита Даниила. Высказывания Максима Грека обсуждались на Соборе в присутствии Василия Ивановича, его братьев, членов Боярской думы. Максим Грек, которому было предъявлено большое число обвинений (в ереси, в шпионаже в пользу Турции и др.), признал справедливость лишь одного из них, а именно осуждения им практики поставления Русских митрополитов в Москве без благословения Константинопольского патриарха (по его мнению, право на такое поставление могло быть предоставлено Русской церкви лишь специальной грамотой патриарха). Собор 1525 г. счёл Максима Грека виновным в ереси и осуждении практики поставления Русских митрополитов, афонский инок был отлучён от церкви, осуждён на затворническое пребывание в келье. По-видимому, одной из скрытых причин обвинения, не упоминавшихся в официальных документах, могло быть отрицательное отношение афонского монаха и Вассиана к разводу и новому браку великого князя. Максим Грек, считая себя, как уроженца «Греческой земли» и афонского постриженика, подсудным только суду Константинопольского патриарха, полагал, что Московский Собор неправомочен рассматривать его «вины» и решать судьбу. Тем не менее, его дело рассматривалось также на Соборе 1531 г., на который он был привлечён вместе с Вассианом (Патрикеевым). Им вменялась в вину «хула» на русских чудотворцев (архиереев и основателей монастырей). Поводом для этого обвинения стало осуждение Максимом Греком и Вассианом монастырского вотчиновладения и широкомасштабная правка богослужебных книг, по которым, как заявляли участники Собора, в течение многих веков спасались русские чудотворцы.