Речь, по мнению исследователей, шла о возможных контактах Кирилла с одним из иосифлянских (см. ст. Иосифлянство) архиереев, Майкопским епископом Варлаамом (Лазаренко), бежавшим из-под ареста и заочно приговорённым к смертной казни. На допросе Кирилл заявил: «Епископа Варлаама Лазаренко совершенно не знаю». В отношении лидера иосифлян Гдовского епископа Димитрия (Любимова) Кирилл сказал: «Дмитрия Гавриловича Гдовского знаю как священника, но ничего общего с ним не имел, переписки с ним за время ссылки не вёл». На вопрос следователя о намерениях Кирилла после освобождения из ссылки тот ответил: «Я думаю вернуться в Казань, где буду молиться с теми, кто захочет молиться со мной. Принуждать к общению со мною никого не намерен, так как в церковном вопросе не признавал и не признаю административного командования» (Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю). На вопрос следователя, считает ли Кирилл, что в СССР происходит гонение на церковь, он объяснил: данное понятие относится к эпохе языческого Рима, когда христианство было объявлено вне закона. Поэтому, по словам Кирилла, «говорить о таком гонении и утверждать его наличие по отношению к христианской Церкви в настоящее время со стороны СССР было бы совершенной нелепостью, ввиду того что за всё время существования Советской власти нет недостатка в издании законов, нормализующих бытие на территории СССР всевозможных религиозных объединений». Вместе с тем Кирилл заметил, что, к его сожалению, «и официальная печать, и ответственные советские деятели не скупятся на заявления как об очередной задаче для Советской государственности – покончить с существованием всяких Церквей и даже самой религии. Эта одинаковость задач у Римской государственности по отношению к христианству первых трёх веков и у Советской государственности по отношению к религии вообще и является причиной того, что все мероприятия власти в сторону религии встречаются как меры, предназначенные к одной цели – уничтожению религии». Сущность политики государственной власти по отношению к церкви Кирилл представил как «ряд постепенных настойчивых мероприятий в том направлении, чтобы дать возможность всем наличным носителям религиозности дожить на законном основании свой век, но не оставлять наследников своего миросозерцания». Поэтому, по словам Кирилла, советское религиозное законодательство, начавшее с провозглашения «широкой свободы для веры и неверия с признанием за тем и за другим одинаковых прав широкой пропаганды, постепенно суживает активные права веры, усиливая за счёт их права и оказательства (так в тексте) неверия и безбожия». Особо Кирилл остановился, как на «последнем выражении правительственного отношения к религии», на постановлении ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 г.: «Законом этим религиозная жизнь рассматривается как исключительно личное дело каждого отдельного верующего, имеющего поэтому право объединяться с другими одноверцами только в целях молитвы совместной, но никоим образом не для дел, имеющих общественное значение. Самый термин «община», «общество» совершенно не употребляется в законе. Через это самое понятие о Церкви как обществе, имеющем определённый строй и обязанности, может быть заподазриваться (так в тексте) в своей законности и праве на бытие.