Подводя итоги истории философии, Гавриил отмечал, что мировой разум, к которому приходит каждая философская система, понимаемый отвлечённо, является всего лишь «частным произведением» человеческой мысли. Только в христианском учении и вере находят разрешение самые сложные вопросы философии. Описывая состояние современного человечества, Гавриил возлагал надежды на «новое откровение духа» и полагал, что «философия, служившая в последнее время орудием к отвращению человека от Бога, послужит теперь средством к привлечению его к Богу». В заключении Гавриил писал: «Проходя историю философии всех времён и народов, мы заметили, что ум человеческий сам собою не может во всём свете постигнуть истину…  Такая немощь нашей высшей душевной силы ясно показывает нам состояние нашего повреждения и живо заставляет нас чувствовать нужду в высшем откровении, содержащем благотворнейшие истины для нашего познания и спасительнейшие правила для нашей деятельности». Изложение русской философии строилось Гавриилом на основе ряда руководящих идей (некоторые из этих идей были ошибочными). К правильным относится попытка понять русскую философию из особенностей характера русского народа, которые, по мнению автора, нашли выражение в психологическом складе русских, в поэзии и пословицах русского народа, в его языческих преданиях, но больше всего в «избрании веры». Однако исполнение этого замысла было малоудачным. Ошибочные положения – отказ от сложившегося ещё в первой части труда понятия о предмете философии и измена научным принципам исследования в угоду идеологическим предпочтениям. Желая противопоставить русскую философию западноевропейской, Гавриил строил искусственную схему, согласно которой в философии существуют три направления: «наукообразное», касающееся «нашего познающего духа» (германская философия), «умозрительное и притом опытное развитие законов мира, вне нас существующего» (английская и французская философия) и «сосредоточенность сих противоположных полюсов в высочайшем их начале» – Боге (русская философия). Хотя нередко Гавриил трактовал этот синтез как синтез разума и опыта, главным для его понимания специфики русской философии становится её сосредоточенность на теме Бога. Именно с этой точки зрения он и рассматривал русскую философию, а потому её состав оказался весьма необычным и включал: Даниила Заточника, и преподобного Нила Сорского, известных иерархов церкви – митрополита Киевского и всея Руси Никифора I, архиепископа Феофана (Прокоповича), архиепископа Георгия (Конисского), митрополита Платона (Левшина), митрополита Евгения (Болховитинова), святителя Филарета (Дроздова), архиепископа Иннокентия (Борисова); государственных деятелей – благоверного князя Владимира (Василия) Всеволодовича Мономаха, М.Н. Муравьёва, С.С. Уварова, наконец, самих философов – Г.С. Сковороду, Д.С. Аничкова, И.Т. Буле, Д.М. Велланского и в пространных примечаниях – А.С. Лубкина, Ф.А. Надежина, А.А. Фишера, В.Н. Карпова, Ф.Ф. Сидонского, В.А. Сбоева и И.А. Кедрова. Несмотря на значительные погрешности, труд Гавриила не был «преждевременным», как полагал Г.Г. Шпет. Характеристики учений, биографии, обширные выписки из сочинений философского содержания и большая библиография не могли не быть полезными русскому читателю, интересующемуся философией. Гавриил – автор двух небольших работ по праву: «Философия правды» (права) и «Понятие о церковном праве и его истории». «Философию правды» Гавриил предварял кратким историческим обзором философии права от древности до Гегеля и перечислением ряда работ русских авторов. Хотя о Гегеле у него сказано всего лишь, что его философия права воздвигнута «на пантеистических основаниях», исходное учение Гавриила о «коренных правах личности» (разуме и воле) и возникающих из прав личности прав на «физическое бытие», на «духовное бытие», на «свободное обращение между людьми в гражданском обществе», на «собственность», а также общий ход исследования (договор, семья, гражданское общество, государство) свидетельствуют о его знакомстве с философией права Гегеля и некоторых заимствованиях из неё. Полагая, что право должно обязательно опираться на единство религиозной веры и нравственности, и объясняя разрушительные последствия революции во Франции разрывом «между нравоучением и правом»,