Другими словами, Бахтин предлагает позитивное обоснование эстетического события и показывает, что эстетическое созерцание, которое отвлекается от этического смысла и заданности конкретного человеческого бытия, остается внутренне оправданным по отношению к другому человеку. Обозначение проблемы «я – другой», лежащей в основании диалогической концепции Бахтина, исследователи находят уже в трактате «К философии поступка», а в работе об авторе и герое эта проблема получает детальное рассмотрение и опирается на такие понятия, как «вненаходимость», «кругозор» и «окружение», «я-для-себя» и «я-для-другого», «другой-для-меня» и т.д. Согласно Бахтину, моя вненаходимость другому делает эстетическое отношение творчески продуктивным, поскольку я обладаю «избытком видения» по отношению к другому: мне есть чем его одарить, и этот дар, в котором другой, по его словам, испытывает абсолютную нужду. Как подчеркивает Бахтин, результатом эстетической деятельности, эстетического события становится рождение другого в новом плане бытия, определенном новыми, «трансгредиентными» другому ценностями. Но, как уже отмечалось, это онтологическое приращение, будучи недоступным другому, требует в качестве залога мое собственное бытие. Чтобы сохранить позитивность эстетического, необходимо вести одновременно смысловую и ценностную интерпретацию отношения «я – другой», определять эстетическое видение «помимо смысла», но, тем не менее, удерживать его «вместе» с ним. Бахтин удерживает это место единого и единственного бытия, когда специально подчеркивает, что речь идет о «конкретной вненаходимости меня единственного». Таким образом, именно по отношению к другому обнаруживается единственность и «незаменимость» моего места в мире: мой дар другому исходит из моей точки зрения, укоренен в моем бытии. «Эстетическое созерцание и этический поступок, – пишет Бахтин, – не могут отвлечься от конкретной единственности места в бытии». Его эстетическая концепция развивалась в полемике с «формальным методом» в искусствознании, с одной стороны, и с концепцией «вчувствования» в эстетике конца XIX – начала XX в., с другой. Если первое направление вело, по его мнению, к потере героя, то второе – к потере автора, разрушая, таким образом, художественное событие, понимаемое как событие диалогическое. Позднее свойственный эстетическому сознанию момент завершенности был оценен Бахтиным как насилие, несовместимое с идеей диалогизма как живого отношения двух сознаний. Особый интерес в этом отношении для него представлял Ф.М. Достоевский. «Новая художественная модель мира», созданная, по мнению Бахтина, в его романах, в этой связи, преодолевает завершенную авторскую активность, монологическое сознание автора. Однако исследование о Достоевском было написано уже совсем в другую эпоху, и Бахтин был вынужден существенно философски «облегчить» свою книгу 1929 г., писал в ней только о поэтике. Но даже в этих условиях ему удалось сказать новое слово о творчестве великого русского писателя. Бахтин определяет тип романа Достоевского как роман идей, но не в традиционном смысле столкновения различных идеологий, закрепленных за тем или иным героем, а в смысле взаимопроникновения «голосов» разных героев. Идея понимается им как авторитетный голос другого, который может овладевать сознанием героя. Бахтин называет роман Достоевского «полифоническим», многоголосым, потому что автор предоставляет героям в пределах своего замысла предельную свободу высказывания и обмена высказываниями, почти не вмешиваясь и не отвечая за них. Полифонический роман Достоевского престает как «сочетание неслиянных голосов» в незавершенном диалоге. Голос героя в любой момент проницаем для чужих голосов. Герой Достоевского оказывается все время не равным себе, его речь отражает речь других и отражается речью других. Сложные пересечения голосов героев, «речевая интерференция», с точки зрения Бахтина, не могут быть описаны в пределах лингвистики, и исследователь выступает с проектом новой гуманитарной дисциплины – металингвистики. Анализируя воплощенное в романах Достоевского художественное видение жизни человеческого сознания, Бахтин делает вывод, что «само бытие человека есть глубочайшее общение. Быть значит общаться», быть на границе. Диалогический характер человеческого бытия, из которого исходит Бахтин, определяет и его подход к разработке философских основ гуманитарных наук, и в частности, к анализу проблемы текста в гуманитарных науках.